Мы как Hennessy и кокс идеально сочетаемся...
Помогите.
Где-то тема была с фразами/цитатами о Питере.
Благодарю.
Где-то тема была с фразами/цитатами о Питере.
Благодарю.
сейчас выложу что мне подсказали:
"Я люблю белый Петербург, снежную зиму, легкий бег саней по широким проспектам, огромную, скованную льдом реку и мрачные дворцы." (Гастон Леру. Агония царской России)
- Даже питерские птицы, пролетая над городом, терпят.
- Питерцы настолько культурные, что перед тем, как пукнуть, они обзванивают знакомых, чтобы извиниться.
Люблю тебя, Петра творенье.
Люблю твой строгий стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой её гранит...
Пушкин, "Медный всадник"
Вновь Исакий в облаченье
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпенье
Конь Великого Петра.
(Анна Ахматова)
"Если при виде разводящегося моста вы говорите не "Вау!", а "Бля-я-я!", значит, Вы - истинный петербуржец!"
Состояния воды.
Я ехала в Питер, уже и не помню, которое это было из моих одиноких осенних путешествий. Всегда – ночь, всегда ноябрь, когда снег уже идёт, но ещё не устал и не ложится надолго. И вот мы трогаемся, в плацкарте не включают свет, заоконных фонарей пока достаточно, поезд в городской черте едет тихо-тихо. Все молчат – что тут скажешь, успели и ладно, пока не заберут билеты и не принесут бельё, шевелиться бессмысленно. И вот мы все молчим, кроме одной женщины в соседнем купе, которая не особенно громко, но и не сдерживаясь, плачет. Обстоятельно, бесстыдно, банально. Потому что ничего другого не остаётся плывущим во чреве ночного кита, – когда за окном фонари и снег, а ты везёшь свою тоску в Питер, - но мы, люди со вкусом, не позволяем себе потакать очевидному. По той же причине, по которой не произносим первую шутку, пришедшую в голову – она слишком предсказуема. И поэтому первую предсказуемую реакцию мы тоже припрячем, а женщину накажем единственным способом, доступным людям со вкусом – не станем обращать внимания, вот и всё. Она, наверное, ждёт, что кто-то утешать полезет? Но это всё равно что засмеяться, когда стоящий впереди тебя в очереди плоско пошутит с продавцом.
Хотя, может быть, нас удерживала не гордыня, а смирение, потому что её рыдание, и темнота, и натопленный вагон превратили наш поезд в посткатастрофическую теплушку, а нас – в беженцев, у которых не осталось сил ни на свои, ни на чужие слёзы. Смотришь в одну точку, не развязывая платка, и думаешь только о том, сколько часов тепла и неподвижности у тебя есть, прежде чем придётся опять вставать и жить.
Она доплакала, включили свет, проверили билеты, и дальше была какая-то жизнь, о которой мало что помню.
А мой отложенный плач, который никуда не девается, я довезла до Финского залива и, глядя в море, выпустила из лёгких, - как выпускают из рук горячего толстого голубя, – не со слезами, а с тёплым дыханием, смешавшимся с сырым воздухом, с серой водяной взвесью, которую принято называть особой питерской атмосферой.
Передвижения по Питеру (кто пошлее, называет «бродить», а кто попроще - «гулять»), это всего лишь вытаптывание бездомности, из сердца в ноги. Бездомность собирается тяжестью в ступнях, беспокойной болью в икрах, потому что нет в этом городе места, где можно разуться, распариться, потом умастить ноги маслом, завернуть в махровое полотенце и положить на колени к сидящему рядом, подсунув спеленатый кокон под локоть, как нахальная кошка - свою круглую полосатую голову. И когда, наконец, приезжаешь к себе и проделываешь всё это, на некоторое время остаётся ощущение, что бездомность тебя покинула – вместе с усталостью, отёками, со стёртыми подушечками лап.
Еда в Питере, эта игра в безденежье, когда какого-то чёрта начинаешь заказывать селёдку под шубой в «Визави», пить безымянную водку из пластика и закусывать кремовыми трубочками в стояке при продуктовом магазине. Удивительное органичное хамство - или уверенное панибратство, кто как назовёт, - продавщиц сводит тебя по ступеням социальной лестницы во влажный подвал, под горячую трубу, к которой даже покрасневшие руки не приложишь, так жжёт. И ты смирно, как лошадь в стойле, ешь и пьёшь своё, не торопясь, но и без нужды не задерживаясь, а потом снова выходишь на ветер.
Поездка в Питер, это вываривание одиночества, как вываривают заспанную простынь в кипятке, так, что вся серость переходит в воду, а тебе остаётся белое полотно, которое поначалу кажется новее, беспамятнее, невинней, чем было раньше. Вода уйдёт в нечистую землю, а ты увезёшь своё отстиранное одиночество, высушенное на утреннем холоде, похрустывающее, ломкое, гордое. А дома уже утюгом с паром, и спрятать, чтобы потом расстелить перед следующей любовью, как в первый раз.
Насколько мне известно, нужно пережить в Питере одну чужую смерть и одну свою любовь, чтобы перестать нуждаться в нём.
"питер - город, где ни одна девка не даст, если ты не в узких!"
пока в призрачном Питере жгут мосты,
пока рядом - ни зверя, ни человека,
в моем плеере все еще -
осень и ты,
два бесконечных трека...
(с)Превзойти Всех
Жители Питера привыкли к дождю. Дождь — часть их жизни. Вечный дождь. Если захочется заплакать, не заплачешь. Слишком много вокруг воды. Такая жизнь делает петербуржцев очень сильными и невосприимчивыми к катаклизмам. Их не удивишь соплями. Они мечтают о солнце, о деньгах, о белом самолете, летящем к белому песку на далеком пляже. А по ночам они танцуют в свете тысяч маленьких, ярких, солнечных лучей… Улыбаются, целуются, отдаются друг другу, играют в любовь.
(с) Евгений Ничипурук «Больно.RU»
А Питер лечит-латает раны без игл, без ниток и без следа. А Питер лечит солено-пьяно.
Течет по пальцам, как по каналам, невская солнечная вода.
А Питер рвет на четыре части и прячет каждую во дворах,
в пеленки-тени пихает счастье и нянчит, чтобы не раскричалось,
чтоб не дай бог не затерлось в прах.
А Питер лечит,
а Питер шепчет, что это лето, что будет легче, что пустость длиться не может вечно, смотри на небо мое, глупыш.
Вчера я плакал дождем балтийским, сегодня небо умылось чисто,
я жарю локти твои и кисти и золочу бесконечность крыш.
Его я слышу, ему я верю, он пахнет желтым предобрым зверем, конями, Пушкиным, Петром Первым и алым парусом на заре.
Его в бутылку да затолкать бы, его фонтаны, его заклятья, тереть бутылку до красных пятен,
до белых призраков кораблей...
И он придет добродушным джинном, в лицо плеснет мне водой бестинной
и скажет: Кто обещал быть сильной?
Мы вместе, девочка.
Будь сильней.
ты знаешь, Питер имеет душу, там даже камни умеют слушать. я приезжаю, и мне там лучше и жить, и прятаться, и грустить.
его вода для меня живая, в его автобусах и трамваях я от забот своих уезжаю, чтоб теплый свет его ощутить.
ты знаешь, в Питере проще верить, что счастье есть, что открыты двери, там нарисованы акварелью мои расплывчатые мечты.
его проспекты уходят в небо, ему я верю - отчасти слепо - и сочиняю ему сонеты, а он разводит свои мосты.
ты знаешь, Питер как мудрый старец: своими зельями исцеляет и исполняет свой странный танец, как ритуал от былых обид.
его каналы, его фонтаны - противоядия от дурманов, и эти воды затянут раны, и сердце больше не так болит.
ведь Питер знает на все ответы: как быть собой и дожить до лета. я там всегда остаюсь согрета, пусть даже в самый унылый дождь.
он нежно манит и опьяняет, он как дитя на руках качает и заставляет забыть печали, пусть их немало еще хлебнешь.
ты знаешь, он от всех страхов лечит, я в каждом сне мчусь к нему навстречу, он свои мантры мне в ухо шепчет и объясняет все без прикрас.
пускай он часто бывает серым, но это не подрывает веру, и я в него влюблена без меры с тех пор, как встретила в первый раз.
Я уеду завтра - уже билет.
Там колонны - словно колпак кондитера.
Да, вот так - прожить восемнадцать лет
И ни разу не видеть Питера.
Сорван голос внутренний - только хрип.
Мы шипим теперь, улыбаясь кобрами.
Москоу-сити взглядами нежит добрыми,
А потом врастает в людей как гриб.
Разве что, в ответ на мое письмо,
Появляясь вдруг из толпы послушников,
Счастье здесь - находит меня само
И часами бьется потом в наушниках;
Тут почти нет поводов для тоски -
Но амбиций стадо грохочет стульями,
И сопит, и рвет меня на куски,
Челюстями стискивая акульими,
Так что я уеду - уже ключи,
Сидиплеер, деньги, все, сопли вытерли -
И - Стрелой отравленной - москвичи,
Вы куда, болезные, уж не в Питер ли?..
(с)
СПАСИБО ОГРОМНОЕ!
Это потрясаающе.
Я сама петербурженка,вынужденная жить в Москве и это прямо ну очень в точку.
стихотворение, которые вы выложили, мое.
ставьте авторство, пожалуйста.)
Если ты ни разу не был в Питере, но был в Вене, в Париже, в Берлине, в Барселоне, в Лондоне, в Монреале, ты всё равно ни разу не был в Питере.
"ни утро, но кофе, не солнце, но Питер"
Черный пес Петербург, морда на лапах,
Стынут сквозь пыль ледяные глаза.
В эту ночь я вдыхаю твой каменный запах,
Пью названия улиц, домов поезда.
Черный пес Петербург, птичий ужас прохожих,
Втиснутых в окна ночных фонарей,
На Волковском воют волки и похоже,
Завтра там будет еще веселей.
Припев:
Этот зверь -
Никогда, никуда
Не спешит.
Эта ночь -
Никого, ни к кому
Не зовет.
Черный пес Петербург, я слышу твой голос
В мертвых парадных, в хрипе замков.
Твои ноты разбросаны всюду, как волос,
Капли крови на черствых рублях стариков.
Черный пес Петербург, крыши, диваны,
А выше поехавших крыш - пустота.
Наполняются пеплом в подъездах стаканы,
В непролазной грязи здесь живет чистота.
Припев
Черный пес Петербург, рассыпанный порох
Тайн этих стен гробовой тишины.
Дышит в каждом углу по ночам странный шорох,
Здесь любой монумент в состоянии войны.
Черный пес Петербург, время сжалось луною,
И твой старый хозяин сыграл на трубе.
Вы молчите вдвоем, вспоминая иное
Расположение волн на Неве.
Черный пес Петербург, ночь стоит у причала.
Скоро в путь - я не в силах судьбу отыграть.
В этой темной воде отраженье начала
Вижу я и, как он, не хочу умирать.
Черный пес Петербург, есть хоть что-то живое
В этом царстве оплеванных временем стен?
Ты молчишь, ты всегда в состоянии покоя,
Даже в тяжести самых крутых перемен.