Найди тишину. Сядь и слушай.
а и все тебе пьется-воется,
но не плачется, хоть убей.
твои мальчики – божье воинство,
а ты выскочка и плебей;
там за каждым такая очередь,
что стоять тебе до седин,
покучнее, сукины дочери,
вас полгорода, я один;
каждый светлый, красивый, ласковый,
каждый носит внутри ледник –
неудачники вроде нас с тобой
любят пыточки вроде них.
Бог умеет лелеять, пестовать,
но с тобой свирепеет весь:
на тебе ведь живого места нет,
ну откуда такая спесь?
стисни зубы и будь же паинькой,
покивай Ему, подыграй,
ты же съедена тьмой и паникой,
сдайся, сдайся, и будет рай.
сядь на площади в центре города,
что ж ты ходишь-то напролом,
ты же выпотрошена, вспорота,
только нитки и поролон;
ну потешь Его, ну пожалуйста,
кверху брюхом к Нему всплыви,
все равно не дождешься жалости,
облегчения и любви.
ты же слабая, сводит икры ведь,
в сердце острое сверлецо;
сколько можно терять, проигрывать
и пытаться держать лицо.
как в тюрьме: отпускают влёгкую,
если видят, что ты мертва.
но глаза у тебя с издевкою,
и поэтому черта с два.
в целом, ты уже точно смертница,
с решетом-то таким в груди.
но внутри еще что-то сердится.
значит, все еще впереди.
но не плачется, хоть убей.
твои мальчики – божье воинство,
а ты выскочка и плебей;
там за каждым такая очередь,
что стоять тебе до седин,
покучнее, сукины дочери,
вас полгорода, я один;
каждый светлый, красивый, ласковый,
каждый носит внутри ледник –
неудачники вроде нас с тобой
любят пыточки вроде них.
Бог умеет лелеять, пестовать,
но с тобой свирепеет весь:
на тебе ведь живого места нет,
ну откуда такая спесь?
стисни зубы и будь же паинькой,
покивай Ему, подыграй,
ты же съедена тьмой и паникой,
сдайся, сдайся, и будет рай.
сядь на площади в центре города,
что ж ты ходишь-то напролом,
ты же выпотрошена, вспорота,
только нитки и поролон;
ну потешь Его, ну пожалуйста,
кверху брюхом к Нему всплыви,
все равно не дождешься жалости,
облегчения и любви.
ты же слабая, сводит икры ведь,
в сердце острое сверлецо;
сколько можно терять, проигрывать
и пытаться держать лицо.
как в тюрьме: отпускают влёгкую,
если видят, что ты мертва.
но глаза у тебя с издевкою,
и поэтому черта с два.
в целом, ты уже точно смертница,
с решетом-то таким в груди.
но внутри еще что-то сердится.
значит, все еще впереди.