Вечер падал в закат…фиолетово дыбилось небо.
Город жил, как всегда, безразличием полня ряды.
Возле входа в Пассаж сиротливо выпрашивал хлеба
Исхудавший мальчишка, с глазами небесной воды.
Все спешили войти, а его не впускала охрана.
Он затравленно жался к теплу приоткрытых дверей.
За какие провинности, Боже, случилось так рано,
Оказаться ему, как зайчонку, в разгуле зверей?
Он с рожденья не знал кто отец, мать с утра колобродит,
Два упитых хмыря на диване играли в буру,
Третий, ласковый вроде и даже прикинут по моде,
Всё сажал на колени, другую затеяв игру.
читать дальше
А мальчишка и рад – хоть такая, а всё-таки ласка,
И дышала в затылок, сбиваясь на выкрики пасть.
Он терпел и молчал, только щёки багровила краска,
И хмыри ухмылялись: «Серёжка – червивая масть…»
А маманя смеялась, спьяна разукрасившись в шутку.
По загривку с размаху, колючим коленом под зад:
«Вот, рожала мальчишку, а глянь, родила проститутку!
Ноги в руки, щенок! Не мелькай, как заноза в глазах!»
Натянув сапоги, из резины, воняющей гнилью,
На немытые ноги в протухших дырявых носках,
И сиреневый свитер, изжёванный молью и пылью,
Сверху рваную куртку с названием: «Здравствуй, тоска!»,
Он ушёл в полумрак, по-щенячьи скуля по дороге,
В неприветливый город, другим раздающий дары,
А к подранкам, таким, как Серёжка, бесчувственно строгий.
В нём иные законы. Здесь правила жёсткой игры.
Был декабрь, как декабрь. Новогодние искры в витринах,
Под ногами скрипел, лишь мгновенье не тая, снежок
Пробирался из луж, стекленеющих льдисто, на спину,
Через мокрые ноги озноб и колючками жёг.
Комом в горле застыла от зависти горькой обида –
Вон, мальчишкам другим и тепло и подарков навал.
А ему ничего! Лишь старик затрапезного вида,
Полкармана огрызков каких-то, шутя насовал.
Из дверей , как из рая, запретного грязным и нищим,
Плыл дурманящий запах еды, ныл желудок до спазм,
Хлюпал снег в сапогах , холодило икру голенище,
Заходился истерикой в джипе подъехавшем джаз.
Стих мотор. Джаз увял. Горделиво бибикнув сигналкой,
Подмигнули мальчишке заманчиво фары авто.
Вышел дядька суровый. Серёжке подумалось: «Жалко…
Мне б такого папаню…» Тот шел, спрятав руки в пальто.
И спокойно прошёл… Тёплым ветром пахнуло мгновенье,
И с ленивым шипеньем отрезали двери мечту.
А Серёжка молился… слова, как прозрачные тени,
От мальчишеских губ отрываясь, неслись в высоту.
Он просил не игрушек, не телу больному здоровья.
В перепутанных мыслях нелепо рождался запрос.
(Вы не знаете правды, вы просто не плакали кровью!)
Для мальчишьей молитвы единственный Бог – дед Мороз.
Он ведь сказочный Бог. И подарки его надзаконны,
В этот раз , как всегда, поплутав, адресата нашли –
Зашипев по-кошачьи, отъехала с жалобным звоном
Дверь. Рука вверх ладонью, и коротко слово: «Пошли!»
И послушно запрыгнула в руку чужую ладошка,
Вся в чумазых разводах, согрелась в холёном тепле.
Семенили вприпрыжку с ботинками рядом сапожки
И счастливей Серёжки ребёнка не видеть земле.
Продавщицы тащили, спеша, в упаковках одежду,
Он пил чай в тонкой кружке, ел с сырным суфле бутерброд.
Словно жил и не жил, а болтался в невызревшем «между»,
И боялся до слёз одного – это сон... вдруг пройдёт.
Всё, что в сердце вскипало, рвануло фонтаном наружу,
Он ревел и отчаянно, с детским надрывом, в пылу,
Рассказал о себе всё, что знал, даже то, что не нужно,
глядя дядьке в глаза, как котёнок вцепившись в полу.
Он смотрел на лицо полубога с иконы старинной,
И надежда дрожала: «ты тот, кого столько ищу»…
И, когда полубог вдруг сказал: «Хочешь, будешь мне сыном?»
Он секунды не думая, вскрикнул: «Конечно, хочу!»
Пахло кожей в салоне, кондишен настроен на «жарко»
От приборной доски синевато подсвечена ночь,
Увозила Серёжку в загадочный мир иномарка.
Холод спрятался в сумрак, и боль тихо спятилась прочь...
Сколько было потом и хлопот и разорванных нервов,
Он, наивный не знал. Новым счастьем наполнился он.
И не видел, как мать, разливаясь обиженной стервой,
За него попросила, как будто за вещь миллион.
И не слышал, как папа жене говорил: «Бог с ней, Маша!
Не суди ты её! В каждой жизни отрыжка судьбы.
Пусть и больше берёт, лишь бы только Серёжка стал нашим!
По-иному, поверь, правде в этом вертепе не быть!»
И отмытый с любовью, в кудряшках, жил сын полубога,
Под подушкой упрятав открытку – на ней дед Мороз,
Каждый вечер ложась, и стесняясь привычки немного,
Целовал дед Мороза в его раскрасневшийся нос.
И плескалась вода невесомой небесной лазури
В потеплевших от счастья глазах. Цвёл улыбкою рот…
Город жил, как всегда, веселясь и шалея до дури.
Вечер рвал фейерверк. Жизнь стекала теплом в Новый год.
Автор Ник Туманов
-
-
02.08.2015 в 17:06-
-
02.08.2015 в 18:36))))) это заслуга автора,ему точно спасибо ))))
-
-
02.08.2015 в 18:43Всегда была уверена что Вы-мужчина. Моя внимательность просто чудесна
-
-
02.08.2015 в 23:19может, читала где-то, но не знала, кого читаю)
спасибо, значит, вам обоим) прошибло прям
не хватает в жизни чудес катастрофически) пусть их творят чьи-то выдумки) хотя бы частично воплощая)
Вы-мужчина
может, диагноз по аватарке часто обманчив)
-
-
02.08.2015 в 23:19может, читала где-то, но не знала, кого читаю)
спасибо, значит, вам обоим) прошибло прям
не хватает в жизни чудес катастрофически) пусть их творят чьи-то выдумки) хотя бы частично воплощая)
Вы-мужчина
может, диагноз по аватарке часто обманчив)
-
-
03.08.2015 в 20:17Точно аватарка причина моего заблуждения ))Очень приятно,я-просто Катя))
И вот еще одна история от данного автора) правда не о человеке)
Жила-была на свете Дверь.
Одета в чёрный дерматин, как вестник смерти и потерь, она мечтала расцвести, поверить в счастье, полюбить, с петель сорваться и уйти…
Ей надоело вечно быть преградой на чужом пути...
Но годы шли.
Скрипела Дверь, свирепо клацала замком, глазком глядела, словно зверь на тех, кто был ей не знаком, слегка разбухла – годы всё ж…
Когда хозяин приходил, втыкая ключ, как в сердце нож, она из всех двериных сил сопротивлялась: «Не возьмёшь!», зажав замочный язычок
в щели дверного косяка.
Хозяин бил её плечом, ругаясь матом, и пока пинал ногой, кричал: «Ну, всё! Достала рухлядь! Завтра в лом!»
Она же морщилась: «Осёл! Ты, верно, выжил из ума… Как без меня оставишь дом? Да я б давно ушла сама, но кто, коль я уйду, скажи, квартиру станет сторожить? А значит, в корне ты не прав, ко мне не чувствуя любви…» – и с каждым днём сварливый нрав, скрипя, старалась проявить.
Однажды в полдень мужики в зелёных робах, как Гринпис, другую Дверь за косяки держа, на лифте поднялись.
Недолго длилась канитель. Сказали ироды: «Ништяк!», и сняли старую с петель, ломами выдрали косяк…
На месте бабушки теперь стоит, металлом серебрясь, крутая новенькая Дверь.
Старушку ж, выставили в грязь, к помойным бакам прислонив…
Сбылась мечта сварливой скво – свобода! Только отчего так этот мир несправедлив? Ведь вот она – венец красы, и даже старый дерматин
в слезинках утренней росы, невинной свежестью блестит…
А то, что ей немало лет, так ведь известно всем давно – чем старше, тем ценней вино, и для любви препятствий нет.
Конечно, проще бы рассказ закончить тем, как мальчик злой взял зажигалку… вспыхнул газ… и Дверь осыпалась золой…
Но всё ж добрей бывает явь: и как-то утром «Жигули» старушку-ветреницу взяв, с собой на дачу увезли.
Хозяин новый, освежив, подкрасив, ласково шепнул: «Ну, что, подруга, будем жить? Давай, садись на петли, ну…»
С тех пор она живёт в любви, вишнёвый сад ей новый дом, с пригорка ей открылся вид на пруд, и поле за прудом, а у крыльца цветёт сирень…
И вот что важно – верь, не верь, но нараспашку целый день стоит незапертою Дверь.
С её наружной стороны убор, (не подыскать слова!) – над новым косяком дверным резной наличник в кружевах.
И петли больше не скрипят, а песню нежную поют, впуская бойких пацанят в просторный комнатный уют.
А в небе носятся стрижи…
к хозяйской кошке кот рябой пришёл мурлыкать…
Это – жизнь!
И сотни раз: всё – жизнь!
Всё жизнь!
И нескончаема любовь!..
Автор Ник Туманов
P.S. И добро пожаловать! )))