Впервые обращаюсь в сообщество с просьбой)
В общем, господа, не могли бы подсказать стихотворения про жестокость в отношениях? Не "он меня не любит, и розовые сопельки по древу потекли" и не гламурятина с пафосными страданиями, а серьезные стихотворения, героем которых является неприятный сволочной тип.
Что-то наподобие вот этого:
Он так ее мучит, как будто растит жену.
Он ладит ее под себя — под свои пороки,
Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.
Муштрует, мытарит, холит, дает уроки.
читать дальшеИ вот она приручается — тем верней,
что мы не можем спокойно смотреть и ропщем.
Она же видит во всем заботу о ней.
Точнее, об их грядущем. Понятно, общем.
Он так ее мучит, дрючит, костит, честит,
Он так ее мучит — прицельно, умно, пристрастно,
Он так ее мучит, как будто жену растит.
Но он не из тех, кто женится, — это ясно.
Выходит, все это даром: "Анкор, анкор",
"Ко мне, ко мне," — переливчатый вопль тарзаний,
Скандалы, слезы, истерики, весь декор,
Приходы, уходы и прочий мильон терзаний.
Так учат кутить обреченных на нищету.
Так учат наследного принца сидеть на троне —
И знают, что завтра трон разнесут в щепу,
сперва разобравшись с особами царской крови.
Добро бы на нем не клином сошелся свет
И все сгодилось с другим, на него похожим;
Но в том-то вся и беда, что похожих нет,
И он ее мучит, а мы ничего не можем.
…Но может быть, вся дрессура идет к тому,
Чтоб после позора, рева, срыва, разрыва
Она дорастет и станет равна ему,
А значит — непобедима, неуязвима?
И все для того, чтоб отринув соблазн родства,
Давясь слезами, пройдя километры лезвий,
Она до него доросла — и переросла,
И перешагнула, и дальше пошла железной?..
А он останется — треснувшая броня,
Пустой стакан, перевернутая страница.
Не так ли и Бог испытывает меня,
чтоб сделать себе подобным — и устраниться,
Да все не выходит?..
(с.) Дмитрий Быков
***
Я попала к тебе совсем молодой лисой…
Ярко-рыжая шерсть лоснилась… Я пахла берёзами…
Ты меня приманил колбасой
В ту проклятую осень…
И слёзно я
Умоляла тебя отпустить обратно…
Мне мечтался ноябрь с совами…
Ну а ты только лес нарисованный
Мне показывал…в виде плаката…
Посадил на цепь… даже выделил будку…
Простую, собачью, с миской железной…
И знаешь… Как в песне…
«Я буду
Любить тебя вечно…»
Пока не сдохну… Однажды на плечи
Ты дочке накинешь манто…
Она скажет: «Пап, это кто???»
А ты промолчишь, опустив черноту ресниц…
Не расскажешь, конечно, как ты обожал лисиц…
Ты покрасил меня в сочно-чёрный…
Даже рыжего не оставил…
На обед – только корки…
Чтобы я становилась злая,
Ты меня избивал прутами,
Палками, сапогами…
А я не скулила…
Терпела твою «человечность»…
Но...
Все равно
«Я буду любить тебя вечно…»
Когда ты был пьяным,
То плюхался рядом
Прямо на корки…
Хватал меня грубо за морду.
И смачно меня прямо в пасть целовал…
А я была самой счастливой на свете,
Прятала свой оскал
Прямо тебе в ладони…
Меня тошнило от их сигаретной вони,
Но я все равно неумело, послушно
Лизала их вдоль… Ну а ты равнодушно
Сидел и молчал…
Потом очень резко срывался, кричал,
Что «покажешь мне лес с кучей самых красивых сов»…
И бросал меня… прямо в стаю бродячих псов…
И отчаянно хохотал, когда рвали меня в куски…
Моя кровь вперемешку с бАсмой стекала вниз…
По весне, как всегда, приносила тебе щенков
Злоблядской породы… от стаи бездомных псов…
Ты их заворачивал в грязные тряпки…
Уносил навсегда…
Говорил: «Все в порядке»,
«Все ерунда»…
А я, задыхаясь, на небе искала Путь Млечный…
Скулила:
«Я
Буду
Любить
Тебя
Вечно…»
(с.) автора не знаю
Всё в себе. А нутро пожирает ржа. Это проще, чем, чуть дрожа, набирая номер, нервно пуская дым, шептать в трубку: «Как ты? Может, поговорим?» Ты, ни слова не говоря, (это сложно себе представить), приезжаешь: «Привет, родная. Знаешь, я принес тебе много горя. Только скажи, куда мне его поставить?»
Сказать, как я тебя забываю? Когда сильно скучаю, я рисую тебя и глажу, будто чувствую твою кожу, и быть может, случайно сглажу, только этим тебя потревожив… Видишь этот весенний бред? Я наверно слетаю с катушек. Для тебя продала бы и душу, но у меня и души-то нет. Видишь, жизнь идет под откос, воз скрипит на своих осях. Ты смеешься: «Не вешай нос. Тогда уж лучше повесься вся!» Ты, конечно, будешь прощен, чуть «обласканный» сгоряча. «Давай, бэйби, пиши еще! Я пока позову врача! А то у тебя голова явно не на плечах!»
Не чувствуешь?.. Так солги! Клянусь, проверять не буду. Я молча отдраю посуду, будто тарелки – мои враги. И вот же ведь хрен поймешь, о чем ты думаешь на бегу, почему я без тебя не могу, а ты без меня живешь… Ответов на это нет, только голос по проводам. «Ну что, родная, опять у нас все кончено навсегда?» Уже тает последний снег... (Или это мне только снилось?) Но, увы, ничего не случилось. Просто ты стал теперь «как все». Может правда, я забываю все черты твоего лица? Или просто принимаю на веру? Мера есть для всего, только боль не имеет меры. И конец есть всему, только боль не имеет конца. И срок годности есть у всех: человек лишь условно годен. Он, верный своей породе, гниёт от мирских утех.
В голове, задыхаясь и плАча, дохнут в конвульсиях мысли. И всё бы «ныне и присно», но ты по мне больше не дышишь. Пусть жизнь нам в нагрудный кармашек положит до счастья билет, до «не было ничего», да и этого тоже нет… Однажды я стану старше, выше, как антенна на небоскребе, и то, что было когда-то фаршем, срастется заново между ребер. А ты мне пока приснись, я хоть так с тобою поговорю. И там ты, я знаю точно, скажешь мне про «люблю», улыбнешься, чуть-чуть замрешь, как только меня увидишь… …Я знаю, что это ложь – себе. Я знаю, что это финиш.
Это личный мой ад&рай, строчки в губы мне ты внушал. Я тебя обязательно разлюблю, только ты мне, пожалуйста, не мешай? Пройдя мимо, смерть проведет по глазам неухоженною рукой.
Мальчик мой, я могла бы в тебе умереть. Но на кой?
с ним – сиди и жди, когда будет тишь да гладь;
он не мальчик, он биологическое оружие,
с ним - не жить, а разве что медленно погибать.
Ты-то думала – что мне сделается, я железная,
но на каждый металл находится свой кузнец:
все попытки твои – смешные и бесполезные, –
убежать отсюда заканчиваются здесь.
Он и сам не знает, что носит в себе ненастье;
он и сам не знает, что делать с тобой такой;
он и сам не умеет пользоваться этой властью,
хоть на время давать тебе отдых или покой.
Ладно бы ушёл, завёл бы себе другую,
уберёг, изолировал, выбил бы клином клин, -
как он мягко стелет, как кладёт тебя, дорогую,
обнажённой спиной на мерцающие угли.
Был бы донжуан, злой гений или убийца, -
но он спокоен, его намерения чисты.
Плачь ему в ключицы, не зная, как откупиться
от его бессердечной, бессмысленной красоты.
Ты всё смотришь и смотришь – то дерзко, то укоризненно,
и во взгляде зреет медленная беда.
– Как ты, думаешь вообще о совместной жизни?
– Ну,
о совместной смерти – подумываю иногда.
(с.) автора не знаю
моего самолюбия и твоей гордости.
где-то в небе хлопают вертолета лопасти,
поднимающего меня вверх,
он хочет меня увезти, спасти, а вместо этого
рвет на части.
хотя, может оно и к счастью?
но я вполне справлюсь со всем сама,
пусть даже немного выживу из ума,
перестану спать и потеряю рассудок.
ты презрительно сплевываешь сквозь зубы: "ублюдок",
имея ввиду моего прошлого,
бывшего до тебя.
я же живу, никого не виня,
не оплакивая и не скорбя.
между нами две рваные, как раны, пропасти,
о наших отношениях уже трубят все новости,
ты закрываешь меня плечом.
мы даже молчим с тобой - ни о чем,
и я чувствую себя провинившимся палачом,
а тебя - одержавшей победу жертвой.
сегодня я капитулирую первой, но завтра ведь будет новый день.
© Леруа