-----------
Нет, внутри ничего не ёкает, не ломается, не дрожит. И никто не знает, как сильно ткани поражены, как источен в ребрах седой гранит и как лоб горит.
Тебе не все равно, чем он дышит, о ком думает, кем живет. Как ни стелись, ни ломай – все равно уйдет, когда она его позовет. И останется лишь воспоминаний мед, самолет, оставивший дымный след и колючий плед.
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? Ты ему - цветок, надломленный в пояснице, за тобой ни выеденного яйца, лишь овал лица.
***
Подобрать бы к нему ключик, шифр из нечаянных слов и рифм, что толкутся во мне, скорбя. А пока – лишь слова молитв, лишь бы ты был здоров и жив! И, когда телефон звонит, в череде из трехкратных цифр, чтоб я видела не тебя…
----------
я баба и мне свойственно ночное бредонесение)))По ночам ты слышишь, как они стреляются и болят,
Разрыхляют сон и пускают внутрь свой подкожный яд,
Травят сотни фраз, выдыхают зловонный дым.
Да на кой мне, думаешь, этот ляд?
Сдохли или еще стоим?
По ночам ты слышишь этот натужный клич,
Горло сводит пальцами паралич,
Хочется самбуки и крепкого табака,
И упасть навзничь...
Ни фига.
Почерпни внутри мыслей гнилой аршин,
Или черпак, или простой кувшин.
Знаешь, там где следы от шин -
Нет уж давно машин.
Ветер устал гонять пот и грязь,
Только суставы - в чужую мазь,
Может, нырять, может, не до седин, -
В хлоргексидин и "сиди один".
Чувства штурмуют мозг с мыслями для "разбиться".
Любишь. И просто - не можешь остановиться.
---------------
Так ведь бывает часто: соленый кофе, стихи и смешная чашка. Пока ты здесь его ждешь и куришь, он там перед ней свою рвет рубашку. Хромые схемы пищат в раздаче, несмелой тенью ты лезешь в сеть. Пока родители спят на даче, здесь так уныло, что просто смерть.
Все эти ночи-клоны - сплошное рабство. Так ведь бывает часто? Конечно, часто. Флирт ничего не значит, время давно не лечит, мама надрывно плачет при каждой встрече. Где-то в ночи дерутся, мылят друг-другу морды: так и звучат под окном матерные аккорды. Морщишься, пьешь вино, хуже ведь выносила. Молча идешь к окну, будто бы посмотреть. Вроде бы не просили, точно ведь не хотела, но чтобы ты стал счастливым, надо бы умереть.
Запишу все в свою тетрадь, закрывая, поставлю точку. Ты придешь, поцелуешь в мочку, и начнешь мне про что-то врать. "Ты меня любишь? Ты хочешь дочку?" - "Ну что ты, правда, дорогая, ну хватит ныть!" Пора распутывать провода, отказаться от «может быть». Вместе жить, может, и удобно, тут конечно же ты не прочь... Начинается новый день. Хотя, наверное, снова ночь...
----------------
Остынь, родная.
Утро сонным котенком мурчит в ладони, ласкаясь к коже. Ты его погладишь, потреплешь шёрстку. А к тебе, невростеническому подростку, прикрепят врача и прошепчут жестко: "Мы помочь не сможем". За что же, Боже?
Остынь, родная.
Для таких, как ты, навсегда закрывают двери в чужое лето, и о мире знаешь ты лишь из статей в газете, и живешь с ним памятью в интернете неуемным, слепящим любовным ветром... Чтоб потом, порыдав на заре в клозете, помечтать об этом.
Остынь, родная.
Взгляд уж зорче и слог острей, и слова что ни день, то четче. Только он не устал бы спускать коней, говоря ей, что любит - очень.
***
Ночью кошки-котята серы, ты вскрываешься белым мелом, забывая, что эти стены так привыкли здесь видеть боль. Но тебе, как ни странно, пофиг. Ты мечтаешь о чашке кофе и боишься, что ты не профи, не мастак вспоминать пароль от его белоснежных писем, от любви, что так светло дышит, от бескрайних полей улыбок с фотографий, пришедших в мейл. Ну а он так исправно пишет, так скучает и чутко слышит, так клянется, что просто фэйл...
Остынь, родная.
Этот мир состоит из рамок, из немыслимых слов и матов, что куда ни приди - обманут, и кому ни поверь - солгут. Принимаясь за жгут из писем, ты не верь, что он так зависим, не метай перед свином бисер и почаще берись за плеть. Принимая все к сердцу близко, ты сумела упасть так низко, - никакой приходской епископ не придет, чтоб тебя отпеть.
Это ясно, но Боже, все же, этот мир перевернут кожей, потолок быть и морем может, на полу - только неба гладь. Я ему так сказала чисто: "Я одна тут - корабль, мальчишка. И с тобою стать альпинистом - это, знаешь, уже не цель. Корабли умирают быстро, не сдирая курок, как выстрел, просто весело через рифы попадают потом на мель. А тебя я сняла как скобы, и, в угоду чужому Богу, я хотела бы промолчать... Только знаешь, теперь, мальчишка, поняла: я страдаю слишком. Передай поскорее Кришне: мне не хочется умирать!"
Остынь, родная...
----------------
Пришло время разбирать холсты у себя в груди,
Заменять потрепанные фолианты.
В низкопробной зале не спят пуанты,
Развлекая треснутые понты,
Где судья (и сам уж давно судим)
Не имеет мизерного таланта.
Музыкант им тихо сыграет блюз,
Влезая в образы, как калека.
Монеты меряют его «эго»,
Скрывая вонь и распухший флюс.
Пуанты быстро бегут в аптеку,
Стремясь скрепить свой ночной союз.
Пришло время звонить тебе строго за полночь,
И, внимая трубке, болеть отчаяньем.
Шевелить носком свой мохнатый тапочек
И читать стихи под твое молчание.
Убирать по полкам блошиный, ненужный хлам,
Вспоминать во сне свое имя-отчество.
Я доверю лишь только твоим губам
Сказать, что значит для нас одиночество.
Не ломая стиль, не скрипя коленями,
Разбирая мысли и многоточия,
Внутримышечные артерии,
Однодневные междустрочия,
Ты живи поцелуем старухи-времени,
Поселившемся в позвоночнике…
-
-
18.01.2012 в 09:03-
-
19.01.2012 в 05:45