you're reaping what you've sown
ЖдатьВ подъезде отчаянно воняло кошатиной, убогие стены были вдоль и поперек покрыты болезненным узором потрескавшейся краски, тусклый желтоватый свет единственной лампочки, свисавшей на переплетении проводов, окрашивал лестницу в еще более жуткие тона. Хотя вряд ли можно представить себе нечто более жуткое, нежели болотно-зеленая краска на стенах.
Лин неосознанно собрала роскошные светло-рыжие волосы рукой и старалась к стенам не прикасаться. Они неизбежно отвечали ей взаимностью.
Дверь в квартиру Дена - третий этаж, темно-синий дерматин, в нескольких местах порезанный мстительным соседом сверху. В чем именно заключался конфликт между Деном и соседом, Лин была не в курсе, но в силу знания ею характера своего друга, подозревала, что досталось последнему более чем за дело. Ден же на порезы внимания не обращал принципиально, даже тогда, когда Лин заклеила их прозрачным скотчем.
Звонок не работал, черный кругляш с красной кнопкой, бывший им когда-то, безжизненно и уныло свисал на тонком проводе, сообщая о неизбежности долгого и назойливого сбивания костяшек об дверь. Которое хозяин, кстати, имел обыкновение счастливо игнорировать.
Впрочем, уже очень долгое время хозяин просто- напросто отсутствовал, не подавая никаких более-менее сносных признаков жизни. Да и у Лин имелись собственные ключи от всех замков...
Раньше она заходила сюда каждый день, с трепетной надеждой увидеть знакомую хитрую физиономию Дена, а за одно покормить его кошку. После кошку она забрала домой и заходить стала лишь раз в неделю, чтобы полить цветы. Цветы, с позволения сказать, в этом нуждались слабо, их всего-то было - кактус да чахлый фикус. Первый остался еще от старого владельца квартиры, второго хозяину всучила сама Лин, посему допустить его гибель было никак нельзя.
Дверь бесшумно отворилась, покорно впуская её внутрь полумрака прихожей. Время в этом доме с уходом Дена словно бы остановилось. Не капала из крана вечной капелью вода, не шумел радиоприемник, телевизор одноглазо и грустно смотрел на аккуратно заправленную постель - такую чужую и холодную, словно и не было стольких жарких ночей, проведенных в ней ими обоими.
Если в их отношении еще можно было употреблять такие местоимения как "мы" и "нас".
С тихим звоном шлепнулись ключи на деревянную полочку в прихожей, щелкнул выключатель, неохотно распугивая по пыльным углам злые и хмурые тени.
Тени воспоминаний.
Когда он нашел её, она валялась, кажется, в одном из таких вот подъездов с бутылочными стенками, покореженными, пятнистыми металлическими перилами и отвратительным запахом.
Её волосы слипались от кожного жира, взгляд был затуманен голодом и обреченностью, тело обессилело и не желало слушаться.
Не важно - что было до этого, тогда все её существование сосредоточилось в одной точке, и терзало голодом, голодом, голодом...
Кто-то подсунул что-то пахнущее хлебом, мягкое, раздвинул губы пластиковым горлышком бутылки, дал напиться.
Взял на руки. Поволок куда-то. В голове, где-то далеко, на краю сознания, словно бы чисто номинально, вертелась мысль об изнасиловании и том, что что-то тут нечисто, но вскоре исчезла, растворилась в голодном серебристом мареве.
У голода были красные глаза, он обвивал тело со змеиной нежностью и прокусывал желудок, наполняя вены собой.
Вскоре исчез даже голод.
И стало действительно страшно.
Лин пришла в себя на светло-коричневом довольно симпатичном диванчике. Подлокотники у диванчика были подогнуты, а сам он походил на уютную лежанку, под ним, поверх серого паласа, лежал пушистый бежевый ковер. У окна стояли компьютерный стол с офисным креслом, на котором, неудобно скрестив по-турецки ноги, сидел молодой человек, без энтузиазма что-то выщелкивающий на черной клавиатуре.
Он обернулся на шорох, и Лин наконец-то смогла его более-менее сносно разглядеть.
У него были белые волосы и красные, жуткие глаза.
Глаза её голода.
Лин одернула себя, тряхнув головой. Светло-рыжие волосы рассыпались по плечам, защекотали кожу...
- Боже...- прошептала она, сердясь на саму себя, - почему то, что нас учит, обязательно изувечит?..
Вопрос повис в пыльном воздухе.
Они часто виделись. Иногда он исчезал ненадолго, и Лин мучилась в ожидании, не зная о нем практически ничего - а мало ли что могло случиться?
Однажды он принес домой рыжего котенка, назвал его Лин, после чего оправдывался в процессе уворачивания от летящих в его сторону подушек тем, что котенок был очень похож на нее.
Отмазки не помогли, но животное все-таки осталось дома. Оно было рыжее и сероглазое, на мир взирало с долей здорового и мирного пофигизма, большинство времени проводило ленно развалившись на солнечном балконе, никому не мешало и заслужило тем всеобщий почет и уважение. Каким образом, правда, у садиста Дена - непонятно.
Кошка и по сей день жила, теперь, правда, дома у Лин.
Вечерами на темной, тесной и дымной кухоньке, девушка ловила в её расширенных зрачках свое собственное отражение, и ей начинало казаться что она и есть эта кошка, зависимая и независимая от хозяина в одно и то же время, что он подобрал её, что она его выкормыш. Как в сказке. В глупой сказке, только сказок на самом деле не бывает, а эту, видимо, старик - иерофант забыл дописать, уснув на половине.
Несправедливо.
Лин еще долго терзалась голодом. Голод был чем-то вроде её болезни – так, по крайней мере, она думала, пока не поняла, что дело в Дене.
Он был её голодом, его губы, руки, глаза – были её голодом, постоянной жаждой.
Её было бесполезно утолять, даже несмотря на то, что делалось это им охотно.
Вместе с Деном исчез и гложущий голод, оставив после себя какую-то дико яркую, незавершенную картинку. Как выпавший из мозаики кусок… сколько таких кусочков мы перемеряем? Каждый раз, беря в руки новый, мы видим – не подходит никак. Но все равно пытаемся его втиснуть, в какой-то мучительно – слезливой надежде, что заполним зияющий сосущей чернотой провал.
Но все тщетно.
Было раньше и много горького, и много веселого, упоительный коктейль.
Собрал, поставил на полку с противной, желтой биркой «было», любуешься каждый вечер, а коктейль крепчает, и временами от него сносит крышу до слез.
Его нельзя пить в одиночестве, а этим Лин занималась с завидной регулярностью.
Дверь захлопнулась.
- Все, что порой нужно человеку – умение вытерпеть и дождаться. Не важно чего. Но именно этого и не хватает.
- А ты сам стал бы ждать?
- Я? Помилуй… нет, конечно. Всем не хватает – а у меня откуда?
Подушка под щекой, за окном шумит вечерняя улица.
Лин засыпает, завершая день внеочередной попыткой разучиться ждать.
Впрочем, как всегда – совершенно безуспешной…
Лин неосознанно собрала роскошные светло-рыжие волосы рукой и старалась к стенам не прикасаться. Они неизбежно отвечали ей взаимностью.
Дверь в квартиру Дена - третий этаж, темно-синий дерматин, в нескольких местах порезанный мстительным соседом сверху. В чем именно заключался конфликт между Деном и соседом, Лин была не в курсе, но в силу знания ею характера своего друга, подозревала, что досталось последнему более чем за дело. Ден же на порезы внимания не обращал принципиально, даже тогда, когда Лин заклеила их прозрачным скотчем.
Звонок не работал, черный кругляш с красной кнопкой, бывший им когда-то, безжизненно и уныло свисал на тонком проводе, сообщая о неизбежности долгого и назойливого сбивания костяшек об дверь. Которое хозяин, кстати, имел обыкновение счастливо игнорировать.
Впрочем, уже очень долгое время хозяин просто- напросто отсутствовал, не подавая никаких более-менее сносных признаков жизни. Да и у Лин имелись собственные ключи от всех замков...
Раньше она заходила сюда каждый день, с трепетной надеждой увидеть знакомую хитрую физиономию Дена, а за одно покормить его кошку. После кошку она забрала домой и заходить стала лишь раз в неделю, чтобы полить цветы. Цветы, с позволения сказать, в этом нуждались слабо, их всего-то было - кактус да чахлый фикус. Первый остался еще от старого владельца квартиры, второго хозяину всучила сама Лин, посему допустить его гибель было никак нельзя.
Дверь бесшумно отворилась, покорно впуская её внутрь полумрака прихожей. Время в этом доме с уходом Дена словно бы остановилось. Не капала из крана вечной капелью вода, не шумел радиоприемник, телевизор одноглазо и грустно смотрел на аккуратно заправленную постель - такую чужую и холодную, словно и не было стольких жарких ночей, проведенных в ней ими обоими.
Если в их отношении еще можно было употреблять такие местоимения как "мы" и "нас".
С тихим звоном шлепнулись ключи на деревянную полочку в прихожей, щелкнул выключатель, неохотно распугивая по пыльным углам злые и хмурые тени.
Тени воспоминаний.
Когда он нашел её, она валялась, кажется, в одном из таких вот подъездов с бутылочными стенками, покореженными, пятнистыми металлическими перилами и отвратительным запахом.
Её волосы слипались от кожного жира, взгляд был затуманен голодом и обреченностью, тело обессилело и не желало слушаться.
Не важно - что было до этого, тогда все её существование сосредоточилось в одной точке, и терзало голодом, голодом, голодом...
Кто-то подсунул что-то пахнущее хлебом, мягкое, раздвинул губы пластиковым горлышком бутылки, дал напиться.
Взял на руки. Поволок куда-то. В голове, где-то далеко, на краю сознания, словно бы чисто номинально, вертелась мысль об изнасиловании и том, что что-то тут нечисто, но вскоре исчезла, растворилась в голодном серебристом мареве.
У голода были красные глаза, он обвивал тело со змеиной нежностью и прокусывал желудок, наполняя вены собой.
Вскоре исчез даже голод.
И стало действительно страшно.
Лин пришла в себя на светло-коричневом довольно симпатичном диванчике. Подлокотники у диванчика были подогнуты, а сам он походил на уютную лежанку, под ним, поверх серого паласа, лежал пушистый бежевый ковер. У окна стояли компьютерный стол с офисным креслом, на котором, неудобно скрестив по-турецки ноги, сидел молодой человек, без энтузиазма что-то выщелкивающий на черной клавиатуре.
Он обернулся на шорох, и Лин наконец-то смогла его более-менее сносно разглядеть.
У него были белые волосы и красные, жуткие глаза.
Глаза её голода.
Лин одернула себя, тряхнув головой. Светло-рыжие волосы рассыпались по плечам, защекотали кожу...
- Боже...- прошептала она, сердясь на саму себя, - почему то, что нас учит, обязательно изувечит?..
Вопрос повис в пыльном воздухе.
Они часто виделись. Иногда он исчезал ненадолго, и Лин мучилась в ожидании, не зная о нем практически ничего - а мало ли что могло случиться?
Однажды он принес домой рыжего котенка, назвал его Лин, после чего оправдывался в процессе уворачивания от летящих в его сторону подушек тем, что котенок был очень похож на нее.
Отмазки не помогли, но животное все-таки осталось дома. Оно было рыжее и сероглазое, на мир взирало с долей здорового и мирного пофигизма, большинство времени проводило ленно развалившись на солнечном балконе, никому не мешало и заслужило тем всеобщий почет и уважение. Каким образом, правда, у садиста Дена - непонятно.
Кошка и по сей день жила, теперь, правда, дома у Лин.
Вечерами на темной, тесной и дымной кухоньке, девушка ловила в её расширенных зрачках свое собственное отражение, и ей начинало казаться что она и есть эта кошка, зависимая и независимая от хозяина в одно и то же время, что он подобрал её, что она его выкормыш. Как в сказке. В глупой сказке, только сказок на самом деле не бывает, а эту, видимо, старик - иерофант забыл дописать, уснув на половине.
Несправедливо.
Лин еще долго терзалась голодом. Голод был чем-то вроде её болезни – так, по крайней мере, она думала, пока не поняла, что дело в Дене.
Он был её голодом, его губы, руки, глаза – были её голодом, постоянной жаждой.
Её было бесполезно утолять, даже несмотря на то, что делалось это им охотно.
Вместе с Деном исчез и гложущий голод, оставив после себя какую-то дико яркую, незавершенную картинку. Как выпавший из мозаики кусок… сколько таких кусочков мы перемеряем? Каждый раз, беря в руки новый, мы видим – не подходит никак. Но все равно пытаемся его втиснуть, в какой-то мучительно – слезливой надежде, что заполним зияющий сосущей чернотой провал.
Но все тщетно.
Было раньше и много горького, и много веселого, упоительный коктейль.
Собрал, поставил на полку с противной, желтой биркой «было», любуешься каждый вечер, а коктейль крепчает, и временами от него сносит крышу до слез.
Его нельзя пить в одиночестве, а этим Лин занималась с завидной регулярностью.
Дверь захлопнулась.
- Все, что порой нужно человеку – умение вытерпеть и дождаться. Не важно чего. Но именно этого и не хватает.
- А ты сам стал бы ждать?
- Я? Помилуй… нет, конечно. Всем не хватает – а у меня откуда?
Подушка под щекой, за окном шумит вечерняя улица.
Лин засыпает, завершая день внеочередной попыткой разучиться ждать.
Впрочем, как всегда – совершенно безуспешной…
@темы: Проза
-
-
02.01.2011 в 04:27-
-
02.01.2011 в 12:11-
-
02.01.2011 в 16:30