I don't care about anyone else but me. I don't care about anyone or anything.
Меня любят толстые юноши около сорока, У которых пуста постель и весьма тяжела рука, Или бледные мальчики от тридцати пяти, Заплутавшие, издержавшиеся в пути: Бывшие жены глядят у них с безымянных, На шеях у них висят. Ну или вовсе смешные дядьки под пятьдесят.
Я люблю парня, которому двадцать, максимум двадцать три. Наглеца у него снаружи и сладкая мгла внутри; Он не успел огрести той женщины, что читалась бы по руке, И никто не висит у него на шее, ну кроме крестика на шнурке. Этот крестик мне бьется в скулу, когда он сверху, и мелко крутится на лету. Он смеется и зажимает его во рту.
В жизни надо уметь качественно наносить тональный крем себе на лицо и пудру на мозги другим людям (с)
Проебол
Вера любит корчить буку, Деньги, листья пожелтей, Вера любит пить самбуку, Целоваться и детей, Вера любит спать подольше, Любит локти класть на стол, Но всего на свете больше Вера любит проебол.
Предлагали Вере с жаром Политическим пиаром Заниматься, как назло - За безумное бабло. Только дело не пошло - Стало Вере западло.
Предлагали Вере песен Написать, и даже арий, Заказали ей сценарий, Перед ею разостлав Горизонты, много глав Для романа попросили - Прямо бросились стремглав, Льстили, в офис пригласили - Вера говорит "Все в силе!" И живет себе, как граф, Дрыхнет сутками, не парясь, Не ударив пальцем палец.
Перспективы роста - хлеще! Встречу, сессию, тетрадь - Удивительные вещи Вера может проебать!
Вера локти искусала И утратила покой. Ведь сама она не знала, Что талантище такой.
Прямо вот души не чает В Вере мыслящий народ: Все, что ей ни поручают - Непременно проебет!
С блеском, хоть и молодая И здоровая вполне, Тихо, не надоедая Ни подругам, ни родне!
Трав не курит, водк не глушит, Исполнительная клуша Белым днем одной ногой - Все проебывает лучше, Чем специалист какой!
Вере голодно и голо. Что обиднее всего: Вера кроме проебола Не умеет ничего.
В локоть уронивши нос, Плачет Вера - виртуоз.
"Вот какое я говно!" - Думает она давно Дома, в парке и в кино.
Раз заходит к Вере в сквер Юный Костя - пионер И так молвит нежно: - Вер, - Ей рукавчик теребя, - Не грусти, убей себя. Хочешь, я достану, Вер, Смит-и-вессон револьвер? Хочешь вот, веревки эти? Или мыло? Или нож? А не то ведь все на свете Все на свете Проебешь!
Если ты про мать - редко видимся, к радости обоюдной, Если ты про работу – то я нашла себе поуютней, Если про погоду, то город наполнен влагой и темнотой. Если вдруг про сердце, то есть два друга, они поют мне: «Я не той, хто тобі потрібен, Не той, Не той».
Если ты про моих друзей – то не объяснишь, как. У того дочурка, у той – сынишка, С остальными сидим на кухне и пьем винишко, Шутим новые шутки и много ржем. Если ты про книжку – то у меня тут случилась книжка. Можно даже хвастаться тиражом.
Я даю концерты, вот за три месяца три столицы, И приходят люди, приносят такие лица! – Я читаю, травлю им всякие небылицы И народ, по-моему, веселится. И мне делается так пьяно и хорошо, Что с тобой хотелось бы поделиться – Если б ты когда-нибудь да пришел.
Память по твоим словечкам, вещам, подаркам, Нашим теркам, фоткам, прогулкам, паркам – Ходит как по горной деревне после обвала. А у бывшей большой любви, где-то в ноябре Первенец родился, назвали Марком. Тут бы я, конечно, вспомнила о тебе, Если бы когда-нибудь забывала.
Что ты делал? Учил своим параноидальным Фильмам, фразам, таскал по лучшим своим едальням, Ставил музыку, был ближайшим, всегдашним, дальним, Резал сыр тупой стороной ножа. За три года не-встречи дадут медаль нам. Правда, руку на сердце положа,
Где-то после плохого дня или двух бутылок Мне все снится твой кругло выстриженный затылок; Иногда я думаю, что с тебя Началась череда всех вот этих холодных и милых Вежливых, усталых, кривых ухмылок Мальчиков, что спят со мной, не любя. Просто ты меня больше не защищаешь. Вероятно, ты то же самое ощущаешь, Где-то в самой чертовой глубине – Хотя дай тебе Бог, чтоб не.
А и все тебе пьется-воется, но не плачется, хоть убей. Твои мальчики – божье воинство, а ты выскочка и плебей; там за каждым такая очередь, что стоять тебе до седин, покучнее, сукины дочери, вас полгорода, я один; каждый светлый, красивый, ласковый, каждый носит внутри ледник – неудачники вроде нас с тобой любят пыточки вроде них.
Бог умеет лелеять, пестовать, но с тобой свирепеет весь на тебе ведь живого места нет, ну откуда такая спесь Стисни зубы и будь же паинькой, покивай Ему, подыграй, ты же съедена тьмой и паникой, сдайся, сдайся, и будет рай. Сядь на площади в центре города, что ж ты ходишь-то напролом, ты же выпотрошена, вспорота, только нитки и поролон; ну потешь Его, ну пожалуйста, кверху брюхом к Нему всплыви, все равно не дождешься жалости, облегчения и любви.
Ты же слабая, сводит икры ведь, в сердце острое сверлецо; сколько можно терять, проигрывать и пытаться держать лицо.
Как в тюрьме отпускают влёгкую, если видят, что ты мертва. Но глаза у тебя с издевкою, и поэтому черта с два. В целом, ты уже точно смертница, с решетом-то таким в груди.
Но внутри еще что-то сердится. Значит, все еще впереди.
Зима была тяжела, а ты все же выжила, хоть не знаешь, зачем жила, почему-то всех победила и все смогла (с) Полозкова
А факт безжалостен и жуток, как наведенный арбалет: приплыли, через трое суток мне стукнет ровно двадцать лет.
И это нехреновый возраст – такой, что Господи прости. Вы извините за нервозность – но я в истерике почти. Сейчас пойдут плясать вприсядку и петь, бокалами звеня: но жизнь у третьего десятка отнюдь не радует меня.
читать дальшеНе то[ркает]. Как вот с любовью: в секунду - он, никто другой. Так чтоб нутро, синхронно с бровью, вскипало вольтовой дугой, чтоб сразу все острее, резче под взглядом его горьких глаз, ведь не учили же беречься, и никогда не береглась; все только медленно вникают – стой, деточка, а ты о ком? А ты отправлена в нокаут и на полу лежишь ничком; чтобы в мозгу, когда знакомят, сирены поднимали вой; что толку трогать ножкой омут, когда ныряешь с головой?
Нет той изюминки, интриги, что тянет за собой вперед; читаешь две страницы книги – и сразу видишь: не попрет; сигналит чуткий, свой, сугубый детектор внутренних пустот; берешь ладонь, целуешь в губы и тут же знаешь: нет, не тот. В пределах моего квартала нет ни одной дороги в рай; и я устала. Так устала, что хоть ложись да помирай.
Не прет от самого процесса, все тычут пальцами и ржут: была вполне себе принцесса, а стала королевский шут. Все будто обделили смыслом, размыли, развели водой. Глаз тускл, ухмылка коромыслом, и волос на башке седой.
А надо бы рубиться в гуще, быть пионерам всем пример – такой стремительной, бегущей, не признающей полумер. Пока меня не раззвездело, не выбило, не занесло – найти себе родное дело, какое-нибудь ремесло, ему всецело отдаваться – авось бабла поднимешь, но – навряд ли много. Черт, мне двадцать. И это больше не смешно.
Не ждать, чтобы соперник выпер, а мчать вперед на всех парах; но мне так трудно делать выбор: в загривке угнездился страх и свесил ножки лилипутьи. Дурное, злое дежавю: я задержалась на распутье настолько, что на нем живу.
Живу и строю укрепленья, врастая в грунт, как лебеда; тяжелым боком, по-тюленьи ворочаю туда-сюда и мню, что обернусь легендой из пепла, сора, барахла, как Феникс; благо юность, гендер, амбиции и бла-бла-бла. Прорвусь, возможно, как-нибудь я, не будем думать о плохом; а может, на своем распутье залягу и покроюсь мхом и стану камнем (не громадой, как часто любим думать мы) – простым примером, как не надо, которых тьмы и тьмы и тьмы.
Прогнозы, как всегда, туманны, а норов времени строптив - я не умею строить планы с учетом дальних перспектив и думать, сколько Бог отмерил до чартера в свой пэрадайз. Я слушаю старушку Шерил – ее Tomorrow Never Dies.
Жизнь – это творческий задачник: условья пишутся тобой. Подумаешь, что неудачник – и тут же проиграешь бой, сам вечно будешь виноватым в бревне, что на пути твоем; я в общем-то не верю в фатум – его мы сами создаем; как мыслишь – помните Декарта? – так и живешь; твой атлас – чист; судьба есть контурная карта – ты сам себе геодезист.
Все, что мы делаем – попытка хоть как-нибудь не умереть; так кто-то от переизбытка ресурсов покупает треть каких-нибудь республик нищих, а кто-то – бесится и пьет, а кто-то в склепах клады ищет, а кто-то руку в печь сует; а кто-то в бегстве от рутины, от зуда слева под ребром рисует вечные картины, что дышат изнутри добром; а кто-то счастлив как ребенок, когда увидит, просушив, тот самый кадр из кипы пленок – как доказательство, что жив; а кто-нибудь в прямом эфире свой круглый оголяет зад, а многие твердят о мире, когда им нечего сказать; так кто-то высекает риффы, поет, чтоб смерть переорать; так я нагромождаю рифмы в свою измятую тетрадь, кладу их с нежностью Прокруста в свою строку, как кирпичи, как будто это будет бруствер, когда за мной придут в ночи; как будто я их пришарашу, когда начнется Страшный суд; как будто они лягут в Чашу, и перетянут, и спасут.
От жути перед этой бездной, от этой истовой любви, от этой боли – пой, любезный, беспомощные связки рви; тяни, как шерсть, в чернильном мраке из сердца строки – ох, длинны!; стихом отплевывайся в драке как смесью крови и слюны; ошпаренный небытием ли, больной абсурдом ли всего – восстань, пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею Его и, обходя моря и земли, сей всюду свет и торжество.
Ты не умрешь: в заветной лире душа от тленья убежит. Черкнет статейку в «Новом мире» какой-нибудь седой мужик, переиздастся старый сборник, устроят чтенья в ЦДЛ – и, стоя где-то в кущах горних, ты будешь думать, что – задел; что достучался, разглядели, прочувствовали волшебство; и, может быть, на самом деле все это стоило того.
Дай Бог труду, что нами начат, когда-нибудь найти своих, пусть все стихи хоть что-то значат лишь для того, кто создал их. Пусть это мы невроз лелеем, невроз всех тех, кто одинок; пусть пахнет супом, пылью, клеем наш гордый лавровый венок. Пусть да, мы дураки и дуры, и поделом нам, дуракам.
Майки, послушай, ты ведь такая щёлка, Чтобы монетка, звякнув, катилась гулко. Майки, не суйся в эти предместья: чёлка Бесит девчонок нашего переулка.
Майк, я два метра в холке, в моей бутылке Дергаясь мелко, плещется крепкий алко, - Так что подумай, Майк, о своем затылке, Прежде чем забивать здесь кому-то стрелки; Знаешь ли, Майки, мы ведь бываем пылки По отношенью к тем, кому нас не жалко.
Знаю, что ты скучаешь по мне, нахалке. (Сам будешь вынимать из башки осколки). Я узнаю тебя в каждой смешной футболке, Каждой кривой ухмылке, игре-стрелялке; Ты меня - в каждой третьей курносой тёлке, Каждой второй язвительной перепалке; Как твоя девочка, моет тебе тарелки? Ставит с похмелья кружечку минералки?..
Правильно, Майки, это крутая сделка. Если уж из меня не выходит толка. Мы были странной парой - свинья-копилка И молодая самка степного волка. Майки, тебе и вправду нужна сиделка, Узкая и бесстрастная, как иголка: Резкая скулка, воинская закалка.
Я-то как прежде, Майки, кручусь как белка И о тебе планирую помнить долго. Видимо, аж до самого катафалка.
и это:
вот они, мои дети, мои прекрасные сыновья узкая порода твоя широкая бровь твоя и глаза цвета пепла цвета тамариндовой косточки нераспаханного жнивья
подбородки с ямкой, резцы с отчётливой кривизной и над ними боженька, зримый, явственный и сквозной полный смеха и стрёкота, как полуденный майский зной
шелковичные пятна в тетрадях в клетку и дневниках острые колени в густой зелёнке и синяках я зову их, они кричат мне "мы скоро! скоро!" но всё никак
Да, я верю, что ты ее должен драть, а еще ее должен греть и хранить от бед. И не должен особо врать, чтоб она и впредь сочиняла тебе обед. И не должен ходить сюда, открывать тетрадь и сидеть смотреть, как хрустит у меня хребет.
Да, я вижу, что ей написано на роду, что стройна она как лоза, что и омут в ней, и приют. Ни дурного словца, ни в трезвости, ни в бреду, я ведь даже за, я не идиот, на таких клюют. Так какого ты черта в первом сидишь ряду, наблюдаешь во все глаза, как во мне тут демоны вопиют.
Да, я чувствую, ее гладить - идти по льну, у нее золотой живот, тебе надо знать, что она таит. И тебе уютно в ее плену, тебе нужен кров и громоотвод, она интуит. Если хочется слышать, как я вас тут кляну, то пожалуй вот: на чем свет стоит.
Да, я знаю, что ты там счастлив, а я тут пью, что ты победил, я усталый псих. Передай привет паре мелочей, например, тряпью, или no big deal, лучше выбрось их. Ай спасибо Тому, Кто смыть мою колею тебя отрядил, всю ее расквасить от сих до сих.
Это честно - пусть Он мне бьет по губам указкой, тупой железкой, она стрекочет тебе стрекозкой. Подсекает тебя то лаской, блестящей леской, а то сугубой такой серьезкой, Тончайшей вязкой, своей рукой. Ты молись, чтобы ей не ведать вот этой адской, пустынной, резкой, аж стариковской, Аж королевской - смертельной ненависти такой.
Дорогой мой, славный, такой-сякой. Береги там ее покой.
Теми губами, что душат сейчас бессчетную сигарету, ты умел еще улыбаться и подпевать. Я же и так спустя полчаса уеду, а ты останешься мять запястья и допивать. Я же и так умею справляться с болью, хоть и приходится пореветь, к своему стыду. С кем ты воюешь, мальчик мой, не с собой ли. Не с собой ли самим, ныряющим в пустоту.
Счастье, детка – это другие тетеньки, волчья хватка, стальная нить. Сиди тихо, кушай антибиотики и, пожалуйста, хватит ныть. Черт тебя несет к дуракам напыщенным, этот был циничен, тот — вечно пьян, Только ты пропорота каждым прищуром, словно мученик Себастьян. Поправляйся, детка, иди с любыми мсти, божьи шуточки матеря; Из твоей отчаянной нелюбимости можно строить концлагеря.
Морозно, и наглухо заперты двери. В колонках тихонько играет Стэн Гетц. В начале восьмого, по пятницам, к Вере Безмолвный и полный приходит пиз*ец.
Друзья оседают по барам и скверам И греются крепким, поскольку зима. И только пиз*ец остается ей верным. И в целом, она это ценит весьма.
Особо рассчитывать не на что, лежа В кровати с чугунной башкою, и здесь Похоже, все честно: у Оли Сережа, У Кати Виталик, у Веры пиз*ец.
У Веры характер и профиль повстанца. И пламенный взор, и большой аппетит. Он ждет, что она ему скажет «Останься», Обнимет и даже чайку вскипятит.
Но Вера лежит, не встает и не режет На кухне желанной колбаски ему. Зубами скрипит. Он приходит на скрежет. По пятницам. Полный. И сразу всему. *** Все предвкушают, пишут письма Санте, Пакуют впрок подарки и слова, А я могу лишь, выдохнув едва, Мечтать о мощном антидепрессанте, Тереть виски, чеканить "Перестаньте!" И втягивать ладони в рукава.
И чтобы круче, Риччи, покороче, Как в передаче, пуговички в ряд. Чтоб в мишуре, цветной бумаге, скотче И чтоб переливалось все подряд - До тошноты. Прости им это, Отче. Не ведают, похоже, что творят.
И вроде нужно проявить участье, Накрыть на стол, красивое найти. Но в настоящие, святые миги счастья Неконвертируемы тонны конфетти. И я сбегаю налегке почти, Под самые куранты, вот сейчас - и... Но я вернусь. Ты тоже возвращайся, Авось, пересечемся по пути.
*** Я ведь не рабской масти - будь начеку. Я отвечаю требованиям и ГОСТам. Просто в твоем присутствии - по щелчку - Я становлюсь глупее и ниже ростом.
Даже спасаться бегством, как от врагов Можно - но компромиссов я не приемлю. Время спустя при звуке твоих шагов Я научусь проваливаться сквозь землю.
Я не умею быть с тобой наравне. Видимо, мне навеки стоять под сценой. Эта любовь - софитовая, извне - Делает жизнь бессмысленной. И бесценной.
P.S. Хоть неприлично смешивать кантату с Частушками - мораль позволю тут: С годами мной приобретется статус, И чаши в равновесие придут.
Согреем шумный чайник, стол накроем И коньяку поставим посреди. Устанешь быть лирическим героем - Так просто пообедать заходи. *** Да, а лето-то какое. Все несется кувырком. Из приемного покоя Тянет свежим ветерком. Стекла в длинных грязных каплях. Птицы высоко летят. Девушки в больничных тапках Все похожи на утят. Тишина, прохлада, благость. Мысли съело пустотой. Сестры в капельницы август Разливают золотой. Навещать приходят реже - Дорог внутренний уют. Скоро мне тебя отрежут И зашьют. *** ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы – чтоб ходить сейчас тупо, снуло, и башкой собирать углы. ты затем с ним и говорила, и делила постель одну – чтобы вцепляться теперь в перила так, как будто идешь ко дну. ты еще одна самка; особь; так чего поднимаешь вой? он еще один верный способ остро чуять себя живой.
тебя что, не предупреждали, что потом тошнота и дрожь? мы ж такие видали дали, что не очень-то и дойдешь. мы такие видали виды, что аж скручивало в груди; ну какие теперь обиды, когда все уже позади. это матч; среди кандидаток были хищницы еще те – и слетели; а с ним всегда так – со щитом или на щите.
тебе дали им надышаться; кислородная маска тьмы, слов, парфюма, простого шанса, что какое-то будет «мы», блюза, осени, смеха, пиццы на садовой, вина, такси, дай откашляться, Бог, отпиться, иже еси на небеси, - тебя гладили, воскрешая, вынимая из катастроф, в тебе жили, опустошая, дров подкидывая и строф;
маски нет. чем не хороша я, ну ответь же мне, боже мой, – только ты ведь уже большая, не пора ли дышать самой.
*** Стиснув до белизны кулаки, Я не чувствую боли. Я играю лишь главные роли - Пусть они не всегда велики, Но зато в них всегда больше соли, Больше желчи в них или тоски, Прямоты или истинной воли - Они страшно подчас нелегки, Но за них и награды поболе. Ты же хочешь заставить меня Стать одним из твоих эпизодов. Кадром фильма. Мгновением дня. Камнем гулких готических сводов Твоих замков. Ключами звеня, Запереть меня в дальней из комнат Своей памяти и, не браня, Не виня, позабыть и не вспомнить. Только я не из тех, что сидят по углам В ожидании тщетном великого часа, Когда ты соизволишь вернуться к ним - там, Где оставил. Темна и безлика их масса, - Ни одной не приблизиться к главным ролям. Я не этой породы. В моих волосах Беспокойный и свежий, безумствует ветер, Ты узнаешь мой голос в других голосах - Он свободен и дерзок, он звучен и светел, У меня в жилах пламя течет, а не кровь, Закипая в зрачках обжигающим соком. Я остра, так и знай - быть не надо пророком, Чтоб понять, что стреляю я в глаз, а не в бровь. Ты мне нравишься, Мастер: с тобой хоть на край, Хоть за край: мы единым сияньем облиты. Эта пьеса - судьба твоя; что ж, выбирай - Если хочешь, я буду твоей Маргаритой...
*** Пусто. Ни противостоянья, Ни истерик,ни кастаньет. Послевкусие расставанья. Состояние Расстоянья - Было, билось - и больше нет. Скучно. Мрачно. Без приключений. Ни печали, ни палачей. Случай. Встреча морских течений. Помолчали - и стал ничей. Жаль. Безжизненно, безнадежно. Сжато, сожрано рыжей ржой. Жутко женско и односложно: Был так нужен, А стал Чужой. *** Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав. За то, что ни разу не помянула, где был неправ. За то, что все люди груз, а ты антиграв. Что Бог живет в тебе, и пускай пребывает здрав.
Хвалю, говорит, что не прибегаешь к бабьему шантажу, За то, что поддержишь все, что ни предложу, Что вся словно по заказу, по чертежу, И даже сейчас не ревешь белугой, что ухожу.
К такой, знаешь, тете, всё лохмы белые по плечам. К ее, стало быть, пельменям да куличам. Ворчит, ага, придирается к мелочам, Ну хоть не кропает стишки дурацкие по ночам.
Я, говорит, устал до тебя расти из последних жил. Ты чемодан с деньгами – и страшно рад, и не заслужил. Вроде твое, а все хочешь зарыть, закутать, запрятать в мох. Такое бывает счастье, что знай ищи, где же тут подвох.
А то ведь ушла бы первой, а я б не выдержал, если так. Уж лучше ты будешь светлый образ, а я мудак. Таких же ведь нету, твой механизм мне непостижим. А пока, говорит, еще по одной покурим И так тихонечко полежим. *** Не сходи с моих уст. С моих карт, радаров и барных стоек. Этот мир без тебя вообще ничего не стоит. Пребывает сер, обездвижен, пуст.
Не сходи с моих строк. Без тебя этот голос ждал, не умел начаться. Ты его единственное начальство. Направляй его, справедлив и строг.
Не сходи с моих рук, ты король червей. Козырной, родной, узнаваемый по рубашке. От турецких твоих кровей, От грузинских твоих бровей, От улыбки, в которой музыка и Бродвей, До сих пор беспомощность и мурашки,
Не сходи с горизонта, Тим, но гряди, веди Путеводным созвездием, выстраданной наградой, Ты один способен меня обрадовать – значит, радуй, Пламенем посмеивайся в груди
И не уходи. Не сходи с моих рельсов ни в этом, ни в горнем мире. Тысяча моих и твоих прекрасных двадцать четыре. И одно на двоих бессмертие впереди.
13 апреля 2008 года. *** Нет, я чту теперь документы: Договоры, уставы, пакты. Только веские аргументы. Только хрустко сухие факты.
Можешь хмуриться большелобо И сощуривать взгляд медузий - Я упорно взрослела, чтобы Не питать никаких иллюзий.
И теперь, когда слита щелочь И промыты кривые колбы: Ты неслыханнейшая сволочь. Ты прекрасно мне подошел бы.
Злополучно, многострадально, Изумительно и упруго - Мы ведь скроены идеально, Исключительно друг для друга.
Черный с белым, кровавый с синим Мы б лучились таким сияньем! Как же там?.. - я была бы инем, Ты, понятно, суровым янем.
Это было столь очевидно, Что добром не могло кончаться - Мы раскланялись безобидно. Мы условились не встречаться.
Шутим в письмах о грозной мести, Топим в лести и ждем ответа. Мы так счастливы были б вместе, Что и сами не верим в это. *** Подарили боль - изысканный стиль и качество. Не стихает, сводит с ума, поется. От нее бессовестно горько плачется. И катастрофически много пьется.
Разрастется, волей, глядишь, надышится. Сеточкой сосудов в глазах порвется. От тебя немыслимо много пишется. Жалко, что фактически не живется. *** Жаль, в моих смс-архивах программы нету, Что стирала бы слой отмерший в режиме "авто". Я читаю "ну я же рядом с тобой" - а это Уже неправда.
Недействительные талоны; ущерб немыслим. Информация неверна; показанья лживы. Он писал мне "я тут умру без тебя", но мы с ним Остались живы.
Я читаю: "Я буду после работы сразу И останусь" - но не останется. Нестыковки. Пусть указывают срок годности каждой фразы На упаковке.
Истечет ведь куда быстрее, чем им поверишь. И за это им даже, в общем-то, не предъявишь. Сколько нужно, чтоб написать их? Минуты две лишь И десять клавиш.
Сколько нужно, чтоб обезвредить их, словно мину У себя в голове?.. Сапер извлечет из почвы Как из почты, и перережет, как пуповину Проводочек: "Эй, половина. Спокойной ночи". *** - Разлюбила тебя, весной еще. – Да? Иди ты! - Новостные сайты читай. – С твоими я не знаком. И смеется. А все слова с тех пор – паразиты: Мертворожденными в горле встают комком.
- Разлюбила тебя, афишами посрывала! - Да я понял, чего ты, хватит. Прости, что снюсь. И молчит, выдыхая шелковый дым устало, И уходит, как из запястья уходит пульс. *** А ей говорили - дура, следующего так просто не отпускай. Ты наори на него и за волосы потаскай. А то ведь видишь - какая теперь тоска,
Поздравляешь её "здоровья, любви, вина" А её так тянет ответить: "Пошел ты на" И дергаться, как лопнувшая струна.
А с утра ей стресс, а после в метро ей транс. В пору кинуться на пол и валяться там, как матрас. Декабред - это бред, увеличенный в десять раз.
И она смотрит в себя - и там пустота, пустота, пустота, Белее любого безвыходного листа, И всё не то, не то и она не та.
И щека у нее мягка и рука легка, И во всем права, и в делах еще не провал. В следующий раз она будет кричать, пока Не выкричит всё, чем ты ее убивал.
Вот смотри – это лучший мир, люди ходят строем, Смотрят козырем, почитают казарму раем; Говорят: «Мы расскажем, как тебя сделать стройным» Говорят: «Узкоглаз – убьем, одинок – пристроим, Крут – накормим тебя Ираком да Приднестровьем, Заходи, поддавайся, делись нескромным, И давай кого-нибудь всенародно повыбираем, Погуляем, нажремся – да потихоньку повымираем».
Это вечная молодость: от МакДональдса до Стардогса, От торгового комплекса до окружного загса, Если и был какой-нибудь мозг – то спекся, Чтобы ничем особенно не терзаться; Если не спекся – лучше б ты поберегся, Все отлично чуют тебя, мерзавца.
Это что ж под тобой все плавится и кренится – Хочется значительнее казаться? – Столько Бога вокруг, что хочется три страницы, А не получается и абзаца? Столько Бога – на фотографиях все зернится, Воздух горлу не поддается, глаза слезятся? А паек принесут – так ты сразу тявкать да огрызаться? Ты б и впрямь, чувак, соблюдал границы – Все прекрасно видят тебя, мерзавца.
Это лучший мир, так и запиши себе, дьяволенок, Не сжигать же тебе блокнотов, не резать пленок, Не трясти на предмет стишков твоих дамских сумок - Просто мы не любим одушевленных, К ним и приближаться-то стремновато без пары рюмок, А тем более – подпускать наших юных самок. Это замечательный мир, один из прекрасных самых. Так и запиши себе, недоумок.
Смс
Жаль, в моих смс-архивах программы нету, Что стирала бы слой отмерший в режиме «авто». Я читаю «ну я же рядом с тобой» – а это Уже неправда.
Недействительные талоны; ущерб немыслим. Информация неверна; показанья лживы. Он писал мне «я тут умру без тебя», но мы с ним Остались живы.
Я читаю: «Я буду после работы сразу И останусь» – но не останется. Нестыковки. Пусть указывают срок годности каждой фразы На упаковке.
Истечет ведь куда быстрее, чем им поверишь. И за это им даже, в общем-то, не предъявишь. Сколько нужно, чтоб написать их? Минуты две лишь И десять клавиш.
Сколько нужно, чтоб обезвредить их, словно мину У себя в голове?.. Сапер извлечет из почвы Как из почты, и перережет, как пуповину Проводочек: «Эй, половина. Спокойной ночи».
а у меня все ее стихи любимые,даже выбрать не могу хотя наверное вот этот Это как проснуться в пустой палате, Повыдирать из себя все трубки, иголки, датчики, Выбежать во двор, в чьих-нибудь бахилах на босу ногу; Что они сделают, эти чёртовы неудачники, С обречённым тобой, подыхающим понемногу;
И стоять, и дышать, и думать – вот, я живой ещё, Утро пахнет морозом, и пар изо рта, и мне бы Хоть бы день; а уже тишина начинает сигналить воюще, Уже сердце растёт, как сказочное чудовище, Небо едет вниз по дуге, - и ты падаешь возле неба.
Твою душу легонько сталкивают корабликом Вдоль по вечной реке, и весь мир обретает краски И рельеф; а ты сам навсегда лежишь почерневшим яблоком, Поздним августом, на ступенечке У терраски
А я хочу в небо-звезды просто достать, забыть про все проблемы, научиться летать!
Как у него дела? Сочиняешь повод И набираешь номер; не так давно вот Встретились, покатались, поулыбались. Просто забудь о том, что из пальца в палец Льется чугун при мысли о нем - и стынет; Нет ничего: ни дрожи, ни темноты нет Перед глазами; смейся, смотри на город, Взглядом не тычься в шею-ключицы-ворот, Губы-ухмылку-лунки ногтей-ресницы - Это потом коснется, потом приснится; Двигайся, говори; будет тихо ёкать Пульс где-то там, где держишь его под локоть; Пой; провоцируй; метко остри - но добро. Слушай, как сердце перерастает ребра, Тестом срывает крышки, течет в груди, Если обнять. Пора уже, все, иди.
И вот потом - отхлынуло, завершилось, Кожа приобретает былой оттенок - Знай: им ты проверяешь себя на вшивость. Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок. Ты им себя вытесываешь, как резчик: Делаешь совершеннее, тоньше, резче; Он твой пропеллер, двигатель - или дрожжи Вот потому и нету его дороже; С ним ты живая женщина, а не голем; Плачь теперь, заливай его алкоголем, Бейся, болей, стихами рви - жаркий лоб же, Ты ведь из глины, он - твой горячий обжиг; Кайся, лечи ошпаренное нутро. Чтобы потом - спокойная, как ведро, - "Здравствуй, я здесь, я жду тебя у метро"
ну вот и все. надышалась и отпустила. и выдыхаю, бестрепетно выдыхаю.(c)
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, не судьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.(с)
-
-
06.07.2010 в 02:01У которых пуста постель и весьма тяжела рука,
Или бледные мальчики от тридцати пяти,
Заплутавшие, издержавшиеся в пути:
Бывшие жены глядят у них с безымянных,
На шеях у них висят.
Ну или вовсе смешные дядьки под пятьдесят.
Я люблю парня, которому двадцать, максимум двадцать три.
Наглеца у него снаружи и сладкая мгла внутри;
Он не успел огрести той женщины, что читалась бы по руке,
И никто не висит у него на шее,
ну кроме крестика на шнурке.
Этот крестик мне бьется в скулу, когда он сверху, и мелко крутится на лету.
Он смеется
и зажимает его во рту.
-
-
06.07.2010 в 02:16Вера любит корчить буку,
Деньги, листья пожелтей,
Вера любит пить самбуку,
Целоваться и детей,
Вера любит спать подольше,
Любит локти класть на стол,
Но всего на свете больше
Вера любит проебол.
Предлагали Вере с жаром
Политическим пиаром
Заниматься, как назло -
За безумное бабло.
Только дело не пошло -
Стало Вере западло.
Предлагали Вере песен
Написать, и даже арий,
Заказали ей сценарий,
Перед ею разостлав
Горизонты, много глав
Для романа попросили -
Прямо бросились стремглав,
Льстили, в офис пригласили -
Вера говорит "Все в силе!"
И живет себе, как граф,
Дрыхнет сутками, не парясь,
Не ударив пальцем палец.
Перспективы роста - хлеще!
Встречу, сессию, тетрадь -
Удивительные вещи
Вера может проебать!
Вера локти искусала
И утратила покой.
Ведь сама она не знала,
Что талантище такой.
Прямо вот души не чает
В Вере мыслящий народ:
Все, что ей ни поручают -
Непременно проебет!
С блеском, хоть и молодая
И здоровая вполне,
Тихо, не надоедая
Ни подругам, ни родне!
Трав не курит, водк не глушит,
Исполнительная клуша
Белым днем одной ногой -
Все проебывает лучше,
Чем специалист какой!
Вере голодно и голо.
Что обиднее всего:
Вера кроме проебола
Не умеет ничего.
В локоть уронивши нос,
Плачет Вера - виртуоз.
"Вот какое я говно!" -
Думает она давно
Дома, в парке и в кино.
Раз заходит к Вере в сквер
Юный Костя - пионер
И так молвит нежно: - Вер, -
Ей рукавчик теребя, -
Не грусти, убей себя.
Хочешь, я достану, Вер,
Смит-и-вессон револьвер?
Хочешь вот, веревки эти?
Или мыло? Или нож?
А не то ведь все на свете
Все на свете
Проебешь!
Вера Полозкова
-
-
06.07.2010 в 02:20Если ты про работу – то я нашла себе поуютней,
Если про погоду, то город наполнен влагой и темнотой.
Если вдруг про сердце, то есть два друга, они поют мне:
«Я не той, хто тобі потрібен,
Не той,
Не той».
Если ты про моих друзей – то не объяснишь, как.
У того дочурка, у той – сынишка,
С остальными сидим на кухне и пьем винишко,
Шутим новые шутки и много ржем.
Если ты про книжку – то у меня тут случилась книжка.
Можно даже хвастаться тиражом.
Я даю концерты, вот за три месяца три столицы,
И приходят люди, приносят такие лица! –
Я читаю, травлю им всякие небылицы
И народ, по-моему, веселится.
И мне делается так пьяно и хорошо,
Что с тобой хотелось бы поделиться –
Если б ты когда-нибудь да пришел.
Память по твоим словечкам, вещам, подаркам,
Нашим теркам, фоткам, прогулкам, паркам –
Ходит как по горной деревне после обвала.
А у бывшей большой любви, где-то в ноябре
Первенец родился, назвали Марком.
Тут бы я, конечно, вспомнила о тебе,
Если бы когда-нибудь забывала.
Что ты делал? Учил своим параноидальным
Фильмам, фразам, таскал по лучшим своим едальням,
Ставил музыку, был ближайшим, всегдашним, дальним,
Резал сыр тупой стороной ножа.
За три года не-встречи дадут медаль нам.
Правда, руку на сердце положа,
Где-то после плохого дня или двух бутылок
Мне все снится твой кругло выстриженный затылок;
Иногда я думаю, что с тебя
Началась череда всех вот этих холодных и милых
Вежливых, усталых, кривых ухмылок
Мальчиков, что спят со мной, не любя.
Просто ты меня больше не защищаешь.
Вероятно, ты то же самое ощущаешь,
Где-то в самой чертовой глубине –
Хотя дай тебе Бог,
чтоб не.
-
-
06.07.2010 в 02:35Бог умеет лелеять, пестовать, но с тобой свирепеет весь на тебе ведь живого места нет, ну откуда такая спесь Стисни зубы и будь же паинькой, покивай Ему, подыграй, ты же съедена тьмой и паникой, сдайся, сдайся, и будет рай. Сядь на площади в центре города, что ж ты ходишь-то напролом, ты же выпотрошена, вспорота, только нитки и поролон; ну потешь Его, ну пожалуйста, кверху брюхом к Нему всплыви, все равно не дождешься жалости, облегчения и любви.
Ты же слабая, сводит икры ведь, в сердце острое сверлецо; сколько можно терять, проигрывать и пытаться держать лицо.
Как в тюрьме отпускают влёгкую, если видят, что ты мертва. Но глаза у тебя с издевкою, и поэтому черта с два. В целом, ты уже точно смертница, с решетом-то таким в груди.
Но внутри еще что-то сердится. Значит, все еще впереди.
-
-
06.07.2010 в 03:11И это нехреновый возраст – такой, что Господи прости. Вы извините за нервозность – но я в истерике почти. Сейчас пойдут плясать вприсядку и петь, бокалами звеня: но жизнь у третьего десятка отнюдь не радует меня.
читать дальше
-
-
06.07.2010 в 08:28Чтобы монетка, звякнув, катилась гулко.
Майки, не суйся в эти предместья: чёлка
Бесит девчонок нашего переулка.
Майк, я два метра в холке, в моей бутылке
Дергаясь мелко, плещется крепкий алко, -
Так что подумай, Майк, о своем затылке,
Прежде чем забивать здесь кому-то стрелки;
Знаешь ли, Майки, мы ведь бываем пылки
По отношенью к тем, кому нас не жалко.
Знаю, что ты скучаешь по мне, нахалке.
(Сам будешь вынимать из башки осколки).
Я узнаю тебя в каждой смешной футболке,
Каждой кривой ухмылке, игре-стрелялке;
Ты меня - в каждой третьей курносой тёлке,
Каждой второй язвительной перепалке;
Как твоя девочка, моет тебе тарелки?
Ставит с похмелья кружечку минералки?..
Правильно, Майки, это крутая сделка.
Если уж из меня не выходит толка.
Мы были странной парой - свинья-копилка
И молодая самка степного волка.
Майки, тебе и вправду нужна сиделка,
Узкая и бесстрастная, как иголка:
Резкая скулка, воинская закалка.
Я-то как прежде, Майки, кручусь как белка
И о тебе планирую помнить долго.
Видимо, аж до самого
катафалка.
и это:
вот они, мои дети, мои прекрасные сыновья
узкая порода твоя
широкая бровь твоя
и глаза цвета пепла
цвета тамариндовой косточки
нераспаханного жнивья
подбородки с ямкой, резцы с отчётливой кривизной
и над ними боженька, зримый, явственный и сквозной
полный смеха и стрёкота, как полуденный майский зной
шелковичные пятна в тетрадях в клетку и дневниках
острые колени в густой зелёнке и синяках
я зову их, они кричат мне "мы скоро! скоро!"
но всё никак
-
-
06.07.2010 в 10:14Надо было предвидеть сбой.
Просто Отче хотел развлечься
И проверить меня тобой.
Я ждала от Него подвоха –
Он решил не терять ни дня.
Что же, бинго. Мне правда плохо.
Он опять обыграл меня.
От тебя так тепло и тесно…
Так усмешка твоя горька…
Бог играет всегда нечестно.
Бог играет наверняка.
Он блефует. Он не смеется.
Он продумывает ходы.
Вот поэтому медью солнце
Заливает твои следы,
Вот поэтому взгляд твой жаден
И дыхание – как прибой.
Ты же знаешь, Он беспощаден.
Он расплавит меня тобой.
Он разъест меня черной сажей
Злых волос твоих, злых ресниц.
Он, наверно, заставит даже
Умолять Его, падать ниц –
И распнет ведь. Не на Голгофе.
Ты – быстрее меня убьешь.
Я зайду к тебе выпить кофе.
И умру
У твоих
Подошв.
-
-
06.07.2010 в 11:12И не должен особо врать, чтоб она и впредь сочиняла тебе обед.
И не должен ходить сюда, открывать тетрадь и сидеть смотреть, как хрустит у меня хребет.
Да, я вижу, что ей написано на роду, что стройна она как лоза, что и омут в ней, и приют.
Ни дурного словца, ни в трезвости, ни в бреду, я ведь даже за, я не идиот, на таких клюют.
Так какого ты черта в первом сидишь ряду, наблюдаешь во все глаза, как во мне тут демоны вопиют.
Да, я чувствую, ее гладить - идти по льну, у нее золотой живот, тебе надо знать, что она таит.
И тебе уютно в ее плену, тебе нужен кров и громоотвод, она интуит.
Если хочется слышать, как я вас тут кляну, то пожалуй вот: на чем свет стоит.
Да, я знаю, что ты там счастлив, а я тут пью, что ты победил, я усталый псих.
Передай привет паре мелочей, например, тряпью, или no big deal, лучше выбрось их.
Ай спасибо Тому, Кто смыть мою колею тебя отрядил, всю ее расквасить от сих до сих.
Это честно - пусть Он мне бьет по губам указкой, тупой железкой, она стрекочет тебе стрекозкой.
Подсекает тебя то лаской, блестящей леской, а то сугубой такой серьезкой,
Тончайшей вязкой, своей рукой.
Ты молись, чтобы ей не ведать вот этой адской, пустынной, резкой, аж стариковской,
Аж королевской - смертельной ненависти такой.
Дорогой мой, славный, такой-сякой.
Береги там ее покой.
-
-
06.07.2010 в 11:31Я же и так спустя полчаса уеду, а ты останешься мять запястья и допивать.
Я же и так умею справляться с болью, хоть и приходится пореветь, к своему стыду.
С кем ты воюешь, мальчик мой, не с собой ли. Не с собой ли самим, ныряющим в пустоту.
Счастье, детка – это другие тетеньки, волчья хватка, стальная нить.
Сиди тихо, кушай антибиотики и, пожалуйста, хватит ныть.
Черт тебя несет к дуракам напыщенным, этот был циничен, тот — вечно пьян,
Только ты пропорота каждым прищуром, словно мученик Себастьян.
Поправляйся, детка, иди с любыми мсти, божьи шуточки матеря;
Из твоей отчаянной нелюбимости можно строить концлагеря.
-
-
06.07.2010 в 11:36Я вообще болею Полозковой) Ловите)
Морозно, и наглухо заперты двери.
В колонках тихонько играет Стэн Гетц.
В начале восьмого, по пятницам, к Вере
Безмолвный и полный приходит пиз*ец.
Друзья оседают по барам и скверам
И греются крепким, поскольку зима.
И только пиз*ец остается ей верным.
И в целом, она это ценит весьма.
Особо рассчитывать не на что, лежа
В кровати с чугунной башкою, и здесь
Похоже, все честно: у Оли Сережа,
У Кати Виталик, у Веры пиз*ец.
У Веры характер и профиль повстанца.
И пламенный взор, и большой аппетит.
Он ждет, что она ему скажет «Останься»,
Обнимет и даже чайку вскипятит.
Но Вера лежит, не встает и не режет
На кухне желанной колбаски ему.
Зубами скрипит. Он приходит на скрежет.
По пятницам. Полный. И сразу всему.
***
Все предвкушают, пишут письма Санте,
Пакуют впрок подарки и слова,
А я могу лишь, выдохнув едва,
Мечтать о мощном антидепрессанте,
Тереть виски, чеканить "Перестаньте!"
И втягивать ладони в рукава.
И чтобы круче, Риччи, покороче,
Как в передаче, пуговички в ряд.
Чтоб в мишуре, цветной бумаге, скотче
И чтоб переливалось все подряд -
До тошноты. Прости им это, Отче.
Не ведают, похоже, что творят.
И вроде нужно проявить участье,
Накрыть на стол, красивое найти.
Но в настоящие, святые миги счастья
Неконвертируемы тонны конфетти.
И я сбегаю налегке почти,
Под самые куранты, вот сейчас - и...
Но я вернусь. Ты тоже возвращайся,
Авось, пересечемся по пути.
***
Я ведь не рабской масти - будь начеку.
Я отвечаю требованиям и ГОСТам.
Просто в твоем присутствии - по щелчку -
Я становлюсь глупее и ниже ростом.
Даже спасаться бегством, как от врагов
Можно - но компромиссов я не приемлю.
Время спустя при звуке твоих шагов
Я научусь проваливаться сквозь землю.
Я не умею быть с тобой наравне.
Видимо, мне навеки стоять под сценой.
Эта любовь - софитовая, извне -
Делает жизнь бессмысленной.
И бесценной.
P.S.
Хоть неприлично смешивать кантату с
Частушками - мораль позволю тут:
С годами мной приобретется статус,
И чаши в равновесие придут.
Согреем шумный чайник, стол накроем
И коньяку поставим посреди.
Устанешь быть лирическим героем -
Так просто пообедать заходи.
***
Да, а лето-то какое.
Все несется кувырком.
Из приемного покоя
Тянет свежим ветерком.
Стекла в длинных грязных каплях.
Птицы высоко летят.
Девушки в больничных тапках
Все похожи на утят.
Тишина, прохлада, благость.
Мысли съело пустотой.
Сестры в капельницы август
Разливают золотой.
Навещать приходят реже -
Дорог внутренний уют.
Скоро мне тебя отрежут
И зашьют.
***
ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы –
чтоб ходить сейчас тупо, снуло, и башкой собирать углы.
ты затем с ним и говорила, и делила постель одну –
чтобы вцепляться теперь в перила так, как будто идешь ко дну.
ты еще одна самка; особь; так чего поднимаешь вой?
он еще один верный способ остро чуять себя живой.
тебя что, не предупреждали, что потом тошнота и дрожь?
мы ж такие видали дали, что не очень-то и дойдешь.
мы такие видали виды, что аж скручивало в груди;
ну какие теперь обиды, когда все уже позади.
это матч; среди кандидаток были хищницы еще те –
и слетели; а с ним всегда так – со щитом или на щите.
тебе дали им надышаться; кислородная маска тьмы,
слов, парфюма, простого шанса, что какое-то будет «мы»,
блюза, осени, смеха, пиццы на садовой, вина, такси,
дай откашляться, Бог, отпиться, иже еси на небеси, -
тебя гладили, воскрешая, вынимая из катастроф,
в тебе жили, опустошая, дров подкидывая и строф;
маски нет. чем не хороша я, ну ответь же мне, боже мой, –
только ты ведь уже большая, не пора ли дышать самой.
***
Стиснув до белизны кулаки,
Я не чувствую боли.
Я играю лишь главные роли -
Пусть они не всегда велики,
Но зато в них всегда больше соли,
Больше желчи в них или тоски,
Прямоты или истинной воли -
Они страшно подчас нелегки,
Но за них и награды поболе.
Ты же хочешь заставить меня
Стать одним из твоих эпизодов.
Кадром фильма. Мгновением дня.
Камнем гулких готических сводов
Твоих замков. Ключами звеня,
Запереть меня в дальней из комнат
Своей памяти и, не браня,
Не виня, позабыть и не вспомнить.
Только я не из тех, что сидят по углам
В ожидании тщетном великого часа,
Когда ты соизволишь вернуться к ним - там,
Где оставил. Темна и безлика их масса, -
Ни одной не приблизиться к главным ролям.
Я не этой породы. В моих волосах
Беспокойный и свежий, безумствует ветер,
Ты узнаешь мой голос в других голосах -
Он свободен и дерзок, он звучен и светел,
У меня в жилах пламя течет, а не кровь,
Закипая в зрачках обжигающим соком.
Я остра, так и знай - быть не надо пророком,
Чтоб понять, что стреляю я в глаз, а не в бровь.
Ты мне нравишься, Мастер: с тобой хоть на край,
Хоть за край: мы единым сияньем облиты.
Эта пьеса - судьба твоя; что ж, выбирай -
Если хочешь, я буду твоей Маргаритой...
***
Пусто. Ни противостоянья,
Ни истерик,ни кастаньет.
Послевкусие расставанья.
Состояние
Расстоянья -
Было, билось - и больше нет.
Скучно. Мрачно. Без приключений.
Ни печали, ни палачей.
Случай. Встреча морских течений.
Помолчали - и стал ничей.
Жаль. Безжизненно, безнадежно.
Сжато, сожрано рыжей ржой.
Жутко женско и односложно:
Был так нужен,
А стал
Чужой.
***
Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав.
За то, что ни разу не помянула, где был неправ.
За то, что все люди груз, а ты антиграв.
Что Бог живет в тебе, и пускай пребывает здрав.
Хвалю, говорит, что не прибегаешь к бабьему шантажу,
За то, что поддержишь все, что ни предложу,
Что вся словно по заказу, по чертежу,
И даже сейчас не ревешь белугой, что ухожу.
К такой, знаешь, тете, всё лохмы белые по плечам.
К ее, стало быть, пельменям да куличам.
Ворчит, ага, придирается к мелочам,
Ну хоть не кропает стишки дурацкие по ночам.
Я, говорит, устал до тебя расти из последних жил.
Ты чемодан с деньгами – и страшно рад, и не заслужил.
Вроде твое, а все хочешь зарыть, закутать, запрятать в мох.
Такое бывает счастье, что знай ищи, где же тут подвох.
А то ведь ушла бы первой, а я б не выдержал, если так.
Уж лучше ты будешь светлый образ, а я мудак.
Таких же ведь нету, твой механизм мне непостижим.
А пока, говорит, еще по одной покурим
И так тихонечко полежим.
***
Не сходи с моих уст.
С моих карт, радаров и барных стоек.
Этот мир без тебя вообще ничего не стоит.
Пребывает сер, обездвижен, пуст.
Не сходи с моих строк.
Без тебя этот голос ждал, не умел начаться.
Ты его единственное начальство.
Направляй его, справедлив и строг.
Не сходи с моих рук, ты король червей.
Козырной, родной, узнаваемый по рубашке.
От турецких твоих кровей,
От грузинских твоих бровей,
От улыбки, в которой музыка и Бродвей,
До сих пор беспомощность и мурашки,
Не сходи с горизонта, Тим, но гряди, веди
Путеводным созвездием, выстраданной наградой,
Ты один способен меня обрадовать – значит, радуй,
Пламенем посмеивайся в груди
И не уходи.
Не сходи с моих рельсов ни в этом, ни в горнем мире.
Тысяча моих и твоих прекрасных двадцать четыре.
И одно на двоих бессмертие впереди.
13 апреля 2008 года.
***
Нет, я чту теперь документы:
Договоры, уставы, пакты.
Только веские аргументы.
Только хрустко сухие факты.
Можешь хмуриться большелобо
И сощуривать взгляд медузий -
Я упорно взрослела, чтобы
Не питать никаких иллюзий.
И теперь, когда слита щелочь
И промыты кривые колбы:
Ты неслыханнейшая сволочь.
Ты прекрасно мне подошел бы.
Злополучно, многострадально,
Изумительно и упруго -
Мы ведь скроены идеально,
Исключительно друг для друга.
Черный с белым, кровавый с синим
Мы б лучились таким сияньем!
Как же там?.. - я была бы инем,
Ты, понятно, суровым янем.
Это было столь очевидно,
Что добром не могло кончаться -
Мы раскланялись безобидно.
Мы условились не встречаться.
Шутим в письмах о грозной мести,
Топим в лести и ждем ответа.
Мы так счастливы были б вместе,
Что и сами не верим в это.
***
Подарили боль - изысканный стиль и качество.
Не стихает, сводит с ума, поется.
От нее бессовестно горько плачется.
И катастрофически много пьется.
Разрастется, волей, глядишь, надышится.
Сеточкой сосудов в глазах порвется.
От тебя немыслимо много пишется.
Жалко, что фактически не живется.
***
Жаль, в моих смс-архивах программы нету,
Что стирала бы слой отмерший в режиме "авто".
Я читаю "ну я же рядом с тобой" - а это
Уже неправда.
Недействительные талоны; ущерб немыслим.
Информация неверна; показанья лживы.
Он писал мне "я тут умру без тебя", но мы с ним
Остались живы.
Я читаю: "Я буду после работы сразу
И останусь" - но не останется. Нестыковки.
Пусть указывают срок годности каждой фразы
На упаковке.
Истечет ведь куда быстрее, чем им поверишь.
И за это им даже, в общем-то, не предъявишь.
Сколько нужно, чтоб написать их? Минуты две лишь
И десять клавиш.
Сколько нужно, чтоб обезвредить их, словно мину
У себя в голове?.. Сапер извлечет из почвы
Как из почты, и перережет, как пуповину
Проводочек: "Эй, половина.
Спокойной ночи".
***
- Разлюбила тебя, весной еще. – Да? Иди ты!
- Новостные сайты читай. – С твоими я не знаком.
И смеется. А все слова с тех пор – паразиты:
Мертворожденными в горле встают комком.
- Разлюбила тебя, афишами посрывала!
- Да я понял, чего ты, хватит. Прости, что снюсь.
И молчит, выдыхая шелковый дым устало,
И уходит, как из запястья уходит пульс.
***
А ей говорили - дура, следующего так просто не отпускай.
Ты наори на него и за волосы потаскай.
А то ведь видишь - какая теперь тоска,
Поздравляешь её "здоровья, любви, вина"
А её так тянет ответить: "Пошел ты на"
И дергаться, как лопнувшая струна.
А с утра ей стресс, а после в метро ей транс.
В пору кинуться на пол и валяться там, как матрас.
Декабред - это бред, увеличенный в десять раз.
И она смотрит в себя - и там пустота, пустота, пустота,
Белее любого безвыходного листа,
И всё не то, не то и она не та.
И щека у нее мягка и рука легка,
И во всем права, и в делах еще не провал.
В следующий раз она будет кричать, пока
Не выкричит всё, чем ты ее убивал.
-
-
06.07.2010 в 12:34Вот смотри – это лучший мир, люди ходят строем,
Смотрят козырем, почитают казарму раем;
Говорят: «Мы расскажем, как тебя сделать стройным»
Говорят: «Узкоглаз – убьем, одинок – пристроим,
Крут – накормим тебя Ираком да Приднестровьем,
Заходи, поддавайся, делись нескромным,
И давай кого-нибудь всенародно повыбираем,
Погуляем, нажремся – да потихоньку повымираем».
Это вечная молодость: от МакДональдса до Стардогса,
От торгового комплекса до окружного загса,
Если и был какой-нибудь мозг – то спекся,
Чтобы ничем особенно не терзаться;
Если не спекся – лучше б ты поберегся,
Все отлично чуют тебя, мерзавца.
Это что ж под тобой все плавится и кренится –
Хочется значительнее казаться? –
Столько Бога вокруг, что хочется три страницы,
А не получается и абзаца?
Столько Бога – на фотографиях все зернится,
Воздух горлу не поддается, глаза слезятся?
А паек принесут – так ты сразу тявкать да огрызаться?
Ты б и впрямь, чувак, соблюдал границы –
Все прекрасно видят тебя, мерзавца.
Это лучший мир, так и запиши себе, дьяволенок,
Не сжигать же тебе блокнотов, не резать пленок,
Не трясти на предмет стишков твоих дамских сумок -
Просто мы не любим одушевленных,
К ним и приближаться-то стремновато без пары рюмок,
А тем более – подпускать наших юных самок.
Это замечательный мир, один из прекрасных самых.
Так и запиши себе, недоумок.
Смс
Жаль, в моих смс-архивах программы нету,
Что стирала бы слой отмерший в режиме «авто».
Я читаю «ну я же рядом с тобой» – а это
Уже неправда.
Недействительные талоны; ущерб немыслим.
Информация неверна; показанья лживы.
Он писал мне «я тут умру без тебя», но мы с ним
Остались живы.
Я читаю: «Я буду после работы сразу
И останусь» – но не останется. Нестыковки.
Пусть указывают срок годности каждой фразы
На упаковке.
Истечет ведь куда быстрее, чем им поверишь.
И за это им даже, в общем-то, не предъявишь.
Сколько нужно, чтоб написать их? Минуты две лишь
И десять клавиш.
Сколько нужно, чтоб обезвредить их, словно мину
У себя в голове?.. Сапер извлечет из почвы
Как из почты, и перережет, как пуповину
Проводочек: «Эй, половина.
Спокойной ночи».
-
-
06.07.2010 в 13:11хотя наверное вот этот
Это как проснуться в пустой палате,
Повыдирать из себя все трубки, иголки, датчики,
Выбежать во двор, в чьих-нибудь бахилах на босу ногу;
Что они сделают, эти чёртовы неудачники,
С обречённым тобой, подыхающим понемногу;
И стоять, и дышать, и думать – вот, я живой ещё,
Утро пахнет морозом, и пар изо рта, и мне бы
Хоть бы день; а уже тишина начинает сигналить воюще,
Уже сердце растёт, как сказочное чудовище,
Небо едет вниз по дуге, - и ты падаешь возле неба.
Твою душу легонько сталкивают корабликом
Вдоль по вечной реке, и весь мир обретает краски
И рельеф; а ты сам навсегда лежишь почерневшим яблоком,
Поздним августом, на ступенечке
У терраски
-
-
06.07.2010 в 13:13последний стих,который пустота
не полозковой,это Аля Кудряшова
-
-
06.07.2010 в 14:06-
-
06.07.2010 в 18:13И набираешь номер; не так давно вот
Встретились, покатались, поулыбались.
Просто забудь о том, что из пальца в палец
Льется чугун при мысли о нем - и стынет;
Нет ничего: ни дрожи, ни темноты нет
Перед глазами; смейся, смотри на город,
Взглядом не тычься в шею-ключицы-ворот,
Губы-ухмылку-лунки ногтей-ресницы -
Это потом коснется, потом приснится;
Двигайся, говори; будет тихо ёкать
Пульс где-то там, где держишь его под локоть;
Пой; провоцируй; метко остри - но добро.
Слушай, как сердце перерастает ребра,
Тестом срывает крышки, течет в груди,
Если обнять. Пора уже, все, иди.
И вот потом - отхлынуло, завершилось,
Кожа приобретает былой оттенок -
Знай: им ты проверяешь себя на вшивость.
Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок.
Ты им себя вытесываешь, как резчик:
Делаешь совершеннее, тоньше, резче;
Он твой пропеллер, двигатель - или дрожжи
Вот потому и нету его дороже;
С ним ты живая женщина, а не голем;
Плачь теперь, заливай его алкоголем,
Бейся, болей, стихами рви - жаркий лоб же,
Ты ведь из глины, он - твой горячий обжиг;
Кайся, лечи ошпаренное нутро.
Чтобы потом - спокойная, как ведро, -
"Здравствуй, я здесь, я жду тебя у метро"
-
-
06.07.2010 в 21:44-
-
07.07.2010 в 18:09Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, не судьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.(с)