Я должен буду в своем повествовании быстро пронестись по целой эпохе моей жизни, на которой я – и как охотно! – задержался бы, если бы был в силах вызвать в своей памяти ее живой; дух.
читать дальшеНо краски, эту эпоху оживлявшие и одни только способные ее оживить, потухли во мне, и, пытаясь вновь обрести в своей груди все, что ее: в то время так мощно вздымало – страдания и счастье, невинные мечтания, – я тщетно ударяю по скале: она не таит в себе больше живого ключа, и божество меня покинуло. Какими другими глазами смотрит оно теперь на меня, это прошлое! Я должен был там, на этих водах, провести в трагическом стиле героическую роль. Плохо выучив ее я – новичок на сцене – искажаю пьесу и влюбляюсь в пару синих глаз. Родители, обманутые игрой, прилагают все усилия, чтобы как можно скорее завершить эту сделку, и пошлый фарс кончается издевательством. И это все, все! Глупым и нелепым представляется это мне, и вместе с тем страшно, когда в подобном виде может представляться мне все, наполнявшее в то время мою грудь таким величием и богатством. Мина, как я плакал тогда, теряя тебя, так я плачу теперь, потому что и во мне самом ты для меня потеряна! Неужели же я так состарился? О, печальный разум! Только бы еще одно биение пульса тех дней, только один миг тех мечтаний, – но нет! Я один в открытом, пустынном море над твоею горькой пучиной, и давно улетел из последнего бокала искрометный эльф шампанского.(c) Удивительная история Петера Шлемиля