Перед Троицким мостом я не успела на зеленый и на желтый затормозила. Белый Пассат, ехавший за мной, желал, очевидно, проскочить, злобно сигналил и показывал фак, а потом вышел и направился ко мне наказывать.
Красный там долгий.
Он был молодой, лет тридцати, не то чтобы брутально-спортивный, а какой-то весь целлулоидный, гладкий и блестящий, их сейчас много таких.
Я хладнокровно прикинула, что он может со мной сделать. Может схватить за руку и одним движением сломать ее в локте об окно (я езжу, высунув локоть). Может через окно снести мне челюсть, а она у меня и так ломаная, и меня предупреждали, чтоб больше - ни-ни. Не попадет по челюсти - засветит в висок. Может открыть дверь и бить куда попадет. Может пнуть по машине со всей дури, ну это вообще пустяки. Потом уедет.
Я подняла стекло и заблокировала двери. Он подошел и кричал, что щас по ебалу и еще всякие подробности.
Ни на одну секунду мне не пришло в голову, что передо мной все же, как ни крути, человеческое существо, которое кого-то обнимает, которое кто-то называет папой, которое понимает человеческую речь. Это был потусторонний, инопланетный ужас, другая форма жизни, с которой ничего нельзя сделать, только убежать или спрятаться, только не соприкасаться, не вступать в контакт, иначе смерть.
Я живу среди них с рождения, я спокойно их просчитываю и обычно успеваю спрятаться.
Будь со мной в это время мой мужчина, он бы не дал меня в обиду. Он бы не стал прятаться, он знал бы, что делать с тем, кто ему помешал. Он такой, он не стал бы долго думать.
Он тоже такой.(с)