Его глаза светились Винсенту Ван Гогу
Александр Суршков
«Пыль и даль исхоженных дорог
он писал,
да что – то не писалось»
Не слушались ни кисть, ни карандаш, ни уголек,
Метались по бумаге светотени,
Как школьник, не готовый на урок,
Является к ПРИЗВАНИЮ Ван Гог.
Не помогала даже одержимость
И рама дорогая для холста,
Его наивность и ранимость, -
Художник должен быть наивен и раним,
Кто думает иначе, не художник.
И впалые глаза его пока светились
И меркли ненадолго, но потом
Таким неравнодушием лучились
Не о простом, он знал, не о простом.
Он вспомнил, как в предместьи Амстердама,
Когда он рисовал старинный замок,
Стояло рядом с замком Божество,
Мир суетный летел мимо Него,
Не приближаясь.
Таким бывает только женское лицо,
Не допускающее всяческих огранок.
Остановить попутный дилижанс,
Когда дожди с рассвета до заката,
Это почти пешком достигнуть до Монмарта,
Легонько взяв судьбу на абордаж.
Покачивает на ухабах гибко,
Сосед напротив задремал почти.
Спеши, Ван Гог, счастливого пути,
Ты Божество узнаешь по улыбке,
Которую в себе сберег.
Винсент, готовься к испытанью красотой,
Окажется она до окрыленности прекрасней той,
Которую сейчас в пути
Ты видишь пред собой.
А главное, тебя узнает Первой,
Верно предание,
Что дождик к счастью с неба на деревья,
Недавно породненный с высотой.
Ты с первого самостоятельного шага
Себя испытывал на творческую жажду,
Узнал, как суть сомнений глубока,
Как соль потерь горька.
Но та, которая вот – вот откроет двери,
Не сможет, не должна, не смеет быть потерей.
Он Ей всего Себя доверит,
И только с ней переживет века,
Вне косности обычных измерений.
Минуют войны, аномалий тризна,
Вождей различных глупый нигилизм.
В огромном выставочном зале,
Где царствует почти что лунный свет,
Гляжу целую вечность на ЕЁ портрет,
К которому вела ЕГО ДОРОГА,
Конечно, необычная немного,
Но правильней которой
Точно
Нет.