Небольшой рассказ, очень простой и трогательный.
Я прихожу к А. в дом и чувствую, что я старый хищник, который подошел к самому жилью и глядит на хозяина, вышедшего из дому с ружьем, сидит и смотрит, из темноты, посверкивая фосфоресцирующими зрачками. У меня разодрано ухо, длинная кровоточащая рана на брюхе, лапа с глубоким тройным шрамом от капкана и проплешины в густой шерсти от расчесанных укусов. При этом я смотрю прямо, не мигая. Я бы улыбался, если бы умел. Хозяин кладет ружье.
- Кто ты сегодня? - спрашивает А.
- Я волк, - говорю я.
читать дальше- Какой ты волк? - спрашивает А.
- Я очень сильный и смелый волк, - отвечаю.
А. улыбается.
- Как прошло твое лето, волк? Мы давно не виделись.
- Оно прекрасно прошло. Я ел, спал, играл, дрался и бегал.
- А это что у тебя? - хмурится А., пытаясь дотронуться до раны на животе.
Я дёргаюсь, отскакиваю от него и отвечаю нарочито весело:
- Это? Это фигня. Распорол об острую ветку.
- Больно было?
- Неа.
- Совсем?
- Ну немножко.
- Что ты чувствуешь теперь, когда думаешь про эту ветку?
- Что я ей благодарен.
А. опускает голову и тяжело вздыхает.
- И всё?
- Да. Она научила меня быть поосмотрительнее.
- А это что? - спрашивает А., косясь на ухо, но не дотрагиваясь, чтобы не пугать.
- Подрался с дикой собакой.
- Как тебе теперь с драным ухом?
- А что, по-моему, круто выглядит. Нет?
- Да уж. Ты знал эту собаку?
- Да. Мы были когда-то в одной стае.
- А теперь?
- А теперь я сам себе стая.
А. смотрит себе на руки и какое-то время подбирает слова.
- Вера, но ведь ты девочка, а не волк.
- Нет.
- Но ведь ты, наверное, любила этот лес, и тебе больно, что он так с тобой обошелся.
- Мне плевать.
- Ты ведь была счастлива в этой стае, и жалеешь, что туда нельзя вернуться.
- Нисколько.
И тут я чувствую, что слезы стоят у меня в горле, но плакать я не могу, потому что я все-таки взрослый хитрый волк, а не тряпка.
А. мой психотерапевт.
- Ты же понимаешь, что до тех пор, пока ты не признаешь, что ты девочка, и ты устала, и тебе нужно плакать и ошибаться, ты будешь для всех волком, будешь одиночкой, будешь пугать деревенских и прятаться от людей с дрекольем. Ты понимаешь это?
- Да. Но плакать и ошибаться - это для слабаков.
- Что с твоей лапой?
- Попал в капкан и просидел там два дня. Думал, сдохну.
- Звал на помощь?
- Выл. Никто не пришел.
- Кто тебя вытащил?
- Сам.
- Но ведь ты хотел, чтобы пришли? Кто должен был прийти?
- Друг.
- Почему не пришёл?
- Пришёл. Смеялся. Сыпал землю в глаза.
- Хотел мстить ему, когда вылез?
- Нет, пусть живёт. Так ему страшней.
- Слишком любил его?
И тут я начинаю реветь, хоть это и для слабаков.
Специально для девочки у А. есть подушка, кружка кофе, салфетки от слёз, тёплый медленный голос и термины. К волку А. выходит в кирзачах, брезентовой куртке, дубленый, с выгоревшими на солнце бровями и показывает, что он без оружия.
Когда я уезжаю от А., первые пять станций по синей ветке я еще девочка, у меня слёзы в горле, три года сильной любви без итога и ни одного защитника в радиусе пятисот километров. Потом я потихоньку снова волк, узкие зрачки, и мне хочется только есть, бегать и ненавидеть, ненавидеть и ничего не ждать.
(с)Вера Полозкова