– Счастливые! – повторила она. – Вы даже не знаете, какие вы счастливые! Дайте я вам расскажу о моём куске мыла. У меня есть, то есть был, кусок мыла. Пятнадцать лет назад мне его подарили на свадьбу. Кто подарил – не помню. Прислуга или учительница музыки... Не помню! Это было хорошее мыло, хорошее английское мыло, моё любимое, и я решила приберечь его и «обновить» в тот день, когда Гарри улыбнётся удача, и он повезёт меня на Бермудские острова. Я думала, что начну мыться этим мылом, когда он получит место в Баунд-Бруке, на которое он тогда рассчитывал. Потом я думала, что можно будет пустить его в ход, когда мы переедем в Бостон, потом решила – в Вашингтон, потом – он совсем было получил одно место, и я подумала: вот оно, вот когда я наконец возьму сына из этой гнусной школы, оплачу все счета и распрощаюсь с дешёвыми номерами! Целых пятнадцать лет я думала о том дне, когда...
А на прошлой неделе я что-то искала в ящике письменного стола и наткнулась на мыло. Оно высохло и потрескалось. Я его выкинула. Я поняла, что день, когда можно будет этим мылом мыться, никогда не наступит.Вы понимаете, что это значит? Вы представляете себе, каково пятнадцать лет кряду ютиться в этих ужасных, невозможных номерах, жить всё время обещаниями, займами и кредитом, ни одного дня из этих пятнадцати лет не быть свободными от долгов и вечно уверять себя, будто именно в этом году, с этой работой, после этой встречи начнётся другое. Прожить так пятнадцать лет и наконец понять, что так и будет всю жизнь, что ничего уже не изменится. Вы представляете себе, что это такое?
Она поднялась, подошла к туалетному столику и встала перед Лорой. Большие глаза её были полны слёз, она охрипла и говорила неестественно громко.
– Я никогда не увижу Бермудских островов, – сказала она. – Я даже во Флориде не побываю никогда. Я никогда не вылезу из этого проклятого ломбарда, никогда, никогда, никогда! У меня никогда не будет настоящего дома, я это уже знаю наверняка, и вся моя никудышная дрянь и рвань так и останутся при мне до конца. До конца моей жизни, до самого своего конца я буду носить рваное бельё, драные ночные рубашки и туфли, от которых болят ноги. До конца моей жизни никто не подойдёт ко мне и не скажет: «Какое у вас хорошенькое платье», потому что у меня никогда не будет такого платья. До конца моей жизни каждый шофёр такси, каждый швейцар и метрдотель в этом городе с первого же взгляда будут угадывать, что в этой моей сумке из искусственной замши, которую я вот уже десять лет таскаю всюду и чищу, чищу каждый день, не лежит и пяти долларов.
Почему счастье досталось Вам? Чем Вы это объясните?
Что в Вас такого замечательного? Почему именно Вам привалила такая удача?
Элис коснулась пальцами обнажённой руки Лоры. Её платье издавало запах бензина.
© Джон Чивер, «Клад»