[beeminee]

когда любишь, не считаешь. впрочем, нет: считаешь дни и часы, иногда минуты. два дня анна не проявлялась, и я постарел на десять лет. я дежурил у телефона, разобрал телефон, собрал телефон. я мог бы сдать экзамен на телефонного мастера.

бегбедер. воспоминания необразумившегося молодого человека

@темы: Цитаты

---

[beeminee]

наша любовь саморастворилась, как таблетка алка зельтцера в стакане воды из под крана.

бегбедер. воспоминания необразумившегося молодого человека

@темы: Цитаты

---

[beeminee]

он быстро приобрел основные навыки держать себя в светском обществе, первое правило которого — изображать. изображать остроумие, изображать веселье, изображать любовные приставания.

бегбедер. воспоминания необразумившегося молодого человека

@темы: Цитаты

---

[beeminee]

он-та самая мечта, чтобы не больно. та самая реальность, что больнее.

небо №7

@темы: Цитаты

---

[beeminee]

..и я подумала: лучше 2 года с ним,чем 50 без него..с ним я чувствую настоящее, себя чувствую..каждую минуту воздух, как я им дышу… как сердце стучит..он очень добрый..я так много видела умных, крутых, деловых.. но ведь это всё не важно, если доброты нет..

нирвана

@темы: Цитаты

---

[beeminee]

если я вдруг, - часть твоей судьбы, ты ко мне обязательно вернёшься, или я к тебе.

fuck'ты

@темы: Цитаты

---

[beeminee]

..мое сердце похоже на большой пустой мешок, огромный мешок, куда можно было бы запихнуть целый караван-сарай, но он пуст.

гавальда.

@темы: Цитаты

---

[.Marry.]

он посмотрел в её глаза.почему то этот взгялд ему показался до боли знакомым.но он не решился остановить её,о чём очень жалел всю жизнь.так как эта была любовь...(с)Я?

@темы: Цитаты

---

[.Marry.]

У нас будут все океаны,все звёзды и радуги,и в горе и в радосте мы будем вечно вдвоём,и мы умрём в один день,взявшись за руки,не пожалев ни на миг не о чём(с)Fleur

@темы: Цитаты

---

[.Marry.]

она позвонила,но ей никто не ответил.Она позвонила ещё,но ей опять никто не ответил...(с)из м/ф Винни Пух

@темы: Цитаты

---

Где ты?

[Eri-Asai]

моё очень амбициозное стихотворение. которое не получилось так, как хотелось..х)
но всё же.


Я, опуская веки, вижу страшный сон,
И небо в нем всё ниже, ниже с каждым вздохом,
И ничего не слышно, только мертвый звон.
Где ты? Быть может, прямо за порогом...

Вот я вернулась. Здесь лишь снег скрипит,
Пылятся книги, люди никому не верят,
Здесь даже тот, кто любит, - не простит,
И с шумом хлопают стальные двери,
Украдкой, тайно жгутся свечи по ночам,
Ещё чуть-чуть - и перестанет шар вращаться,
Здесь хочется сказать, всё то, о чем молчат,
Коснуться до того, чего нельзя касаться
Под страхом смерти в пыльных зеркалах,
Где нет и тени отраженья, лишь притворство
Улыбки счастья на сухих натянутых губах,
И силу не заменит никогда упорство...
Мне нужно это выразить, сказать,
И новая строка цепляется за строку...
А я не знаю даже, что искать,
Когда всё близкое становится далёким.
Я жду. Без права знать желаемый ответ.
Я - жду. За нарисованной картонною стеною.
И неизвестно, где начало, где - конец,
Того, кого зову так много лет самой собою.
И не осмыслить мне, и не понять,
Зачем уходят, каждый раз не возвращаясь, люди?
Зачем я не умею их свободно отпускать?
Сказавшего однажды "нет" - не судят..


Я снова закрываю веки, вижу сон,
И всё на месте, но чего-то не хватает,
Пусть даже выше, выше с каждыи вздохом небосклон.
Где ты? И почему всё исчезает?
И я, как будто бы пришитая ко сну,
Я знаю, мне не оправдать надежд и ожиданий.
Бывает, кто-то прав и совесть обманул,
А кто-то прав, жестоко заблуждаясь.
Я жду. Я буду ждать тебя всю жизнь
И затянувшуюся каждую секунду.
Слова стираются, а письма улетают ввысь...
Всё начинается по кругу.

Я-опускаю-тяжелеющие-веки...
Дай мне руку.

@темы: Стихи

---

[пьяница]

Шёл дождь, гремело сумрачное небо,
День выдался на редкость непогожий...
Накрыв плащом котомку с чёрствым хлебом,
Ступал по лужам босиком прохожий.

Он шел сквозь дождь, не подымая взгляда,
Вода струилась по плащу потоком.
Он выглядел немного виновато,
Немного жалким, грустным, одиноким...

Он шаг сбавлял, когда шли рядом люди,
Как будто ждал что кто-то обернётся,
И в чьём-то голосе презрения не будет,
И с чьих-то губ тогда сорвётся:

«Учитель... Господи... возможно ли такое?
Дай обниму! Пошли со мной скорее,
Тебя мой зонтик от дождя прикроет
И дома чай нас мигом отогреет!»

И Он тогда ответит: «Друг, спасибо.
Я с радостью приду к тебе на ужин,
Но позже. Извини, пойду я.
Ибо сегодня Я еще кому-то нужен».

И Он обнимет на прощанье друга,
Смахнёт слезу, вздохнёт и улыбнётся,
И дождь ударит по плащу упруго,
И снова Он в поток людей вольётся...

Не раз Он представлял себе такое
И становилось на душе теплее...
И ветер тише становился втрое
И дождь хлестал как будто бы слабее.

Но люди... люди проходили мимо
До ближнего кому-какое дело?
А Он всё шёл и шёл неутомимо
От предвкушенья встречи сердце пело.

Найдёт ли Он в толпе сегодня друга?
Как знать, на всё, конечно, воля Неба,
Но пусть воздастся ныне по заслугам
Тем, кому совесть не дороже хлеба.

@темы: Стихи

---

[~tears from the moon~]

"Если у вас почти не осталось души и вам об этом известно, значит, душа у вас ещё есть."

Чарльз Буковски (с)

---

Не обычай дегтем щи белить, на то сметана

[привет, жу]

Статья академика Виноградова ("Литературная газета" от 19 октября с. г.) рождает досадное ощущение: и тоном своим, и неудовлетворительным подбором примером, и -- в противоречие с содержанием -- собственным дурным русским языком.
Тон ее высокомерен -- без надобности и без оснований.Несправедливо истолкованы побуждения старейшего писателя К. И. Чуковского, отдавшего лучшие движения своего таланта прослеживанию жизни нашего языка и поддержке всего живого в нем, будь оно седое или только что рожденное. Тот же обидный тон взят автором и по отношению к Ф. Гладкову, С. Ожегову, Ф. Кузнецову.
Подбор примеров поспешен, поверхностен, лишен стройности. Одни примеры слишком наглядны, слишком школьны для статьи, наметившей себе глубокую и дальнюю цель, другие - несправедливы: Шукшин упрекается за воспроизведение живого диалога, Кетлинская - за употребление прекрасных русских слов "распадок" и "проран", И. Гофф - за изящное обыгрывание ошибки с иностранным неразговорным словом. Главное же: примеры эти все беспорядочно сгружены и не помогают нам усвоить положительную мысль автора - да и есть ли она в статье? - какие же главные пороки и как предлагает он нам преодолеть их в письменной русской речи?
Напротив, своей авторской речью он подает нам худой образец. Он не ищет выразительных, емких слов и мало озабочен их гибким русским согласованием. Говорить о великом предмете нам бы стараться на уровне этого предмета. Если же "Заметки о стилистике" начинены такими выражениями, как "общесоциальные и эстетико-художественные перспективы", "структурно-стилистические точки зрения", "массовые коммуникации в современной мировой культуре", "в силу значительной интеграции", а для внезапностей устной речи не подыскано лучшего слова, чем "пилюли",-- то такие "Заметки" угнетают наше чувство языка, затемняют предмет, вместо того чтобы его разъяснить, горчат там, где надо сдобрить.
Странно, в статье о русском языке, где нашлось место дважды процитировать дневник Жюля Ренара, не назван никто из рачителей русского языка, предшественников академика Виноградова, указавших болезнь еще в прошлом столетии и уже тогда предложивших средства лечения.
Ведь об этом писал (и выдвигал сильные решения) Владимир Даль в статьях "Полтора слова о русском языке" и "Недовесок к статье 'Полтора слова о русском языке'" [* Статей этих теперь почти нигде не достать. Как славно было бы их насвежо опубликовать, особенно вторую!]. Этим был озабочен Александр Герцен -- и во всем его письменном наследстве мы находим множество смелых образований, утверждающих поступь русского письма и нащупывающих неожиданные короткие, энергичные управления слов. Историки языка легко расширят этот перечень. В новейшее время удивительные находки (вместе с неудачами) достались Андрею Платонову.
Наша письменная речь еще с петровских времен то от насильственной властной ломки, то под перьями образованного сословия, думавшего по-французски, то от резвости переводчика, то от торопливости пишущих, знающих цену мысли и времени, но не слову, пострадала: и в своем словарном запасе, и в грамматическом строе, и, самое главное, в складе.
Словарный запас неуклонно тощал; ленились выискивать и привлекать достойные русские слова, или стыдились их "грубости", или корили их за неспособность выразить современную высокую тонкую мысль (а неспособность-то была в нетерпеливых авторах). Взамен уроненного наталкивали без удержу иностранных слов, иногда очень хороших (кто кинет камень в "энергию", "нерв", "процесс", "проблему"?), часто совсем никчемных. Об этом писано много.
Грамматический строй сохранял стойко то, что роднит наш язык с европейскими, но пренебрегал многими исконными своими преимуществами. Так, отглагольные существительные предпочитались среднего рода, долгие, на немецкий лад (когда их на -ЕНИЕ скопится кряду четыре-пять, вымалывается язык и чуть ли зубы не болят), а мужского и женского рода -- краткие, сильные, поворотливые -- опадали, терялись.
Кто скажет УБЫВЬ (действие по глаголу), НАГРОМОЗДКА? Обязательно: "убывание", "нагромождение". Кто напишет ДЛЯ СОХРАНУ? Нам подай "для сохранения". И ПРИНОРОВКА нам не свычна, то ли дело "приноравливание"! И ПЕРЕТАСК мебели нам не так надежен, как "перетаскивание".
Образование существительных склейкой по два, по три вместе ("речестрой" Югова, "Литературная газета" от 28 октября с. г.) -- тоже ведь не наше. Со взгляду кажется: речестрой! ах, как по-русски! Ан -- по-немецки...
И избыток отвлеченных существительных -- это тоже не наше, надо искать, как содержать их во фразе поменьше.
Оставалась втуне и чисто русская свобода образования наречий, в которых таится главный задаток краткости нашего языка. Таких, как ВПЕРЕВЁРТ, ВПРиПОРОХ (о снеге, песке), понять ДОТОНКА (во всей тонкости), скакать ОДВУКОНЬ (то есть на одной лошади верхом, а другую ведя для смены рядом).
Мало использовалось преображение глаголов приставками, почти от каждого застыло лишь несколько главных форм, и нас теперь поражает такое простое сочетание, как: он ОСТЕГНУЛСЯ (нам понятнее: он застегнулся, попадая петлями на несоответствующие пуговицы). Мы усвоили, что можно на-клонить, от-клонить, при-клонить, но нас почему-то удивляет РАС-КЛОНИТЬ (ветви); приняв "уклониться", мы чураемся УКЛОНИТЬ (кого, что).
Но больше всего блекла наша письменная речь от потери подлинного русского СКЛАДА ("свойства языка для сочетания слов" по Далю), то есть способа управления слов словами, их стыковки, их расположения в обороте, интонационных переходов между ними. Эту третью беду трудно сколько-нибудь изъяснить в тесной газетной статье, но читатель безошибочно ощутит ее вкус, сопоставив фразы из какого-нибудь современного литературного документа (хотя бы из статьи академика Виноградова) с той особенной живостью, которая аукает нам почти из каждой русской пословицы,-- аукает, намекает, как можно фразы строить, а мы не слышим:

И на мах, да в горсти...
Репьем осеешься, не жито и взойдет.
В девках сижено -- плакано: замуж хожено -- выто.
Здравствуй женившись, да не с кем спать!
Счастье мать, счастье мачеха, счастье бешеный волк.

Если возьмет верх подлинно русский склад, то и многие иностранные слова обживутся в нем, как свои, и будут запросто держаться, очень легко. И наоборот, предупреждал Даль, "в нерусском обороте речи у слова нашего не только отымаются руки и ноги, а отымается язык: он коснеет и немеет".
Так что самый придирчивый отбор русских слов -- это еще далеко не русская речь. Много важней русский СКЛАД -- русское построение фразы.
Однако замечательно -- и обнадеживает нас!-- то, что все указанные пороки, сильно поразив письменную речь, гораздо меньше отразились на устной (тем меньше, чем меньше были говорящие воспитаны на дурной письменной). Это дает нам еще не оскудевший источник напоить, освежить, воскресить наши строки. (Да только и склад, и грамматическая свобода устной речи тоже годны не всякие, здесь-то и нужен вкус да вкус!)
Оговоримся, что словарный запас устной речи, хотя и переполняется множеством терминов науки и техники и преходящим жаргоном, он тоже скудеет; приметим за собой, что мы выражаемся малым числом все повторяющихся слов. Так в убыстренный век разговорный словарный запас общества становится (не считая терминов) клином, сужающимся во времени. Это тревожно. Нам бы суметь обернуть клин, перекинуть узкую часть назад, а вперед он пусть расширяется.
Мне кажется, что здесь писатели могли бы помочь письменной речи вернуть речи устной кое-какой должок. Под этим я понимаю очень осторожное СЛОВАРНОЕ РАСШИРЕНИЕ: продуманное употребление (в авторской речи!) таких слов, которые хоть и не живут в современном разговорном языке, но настолько близко расположены за стесами клина и настолько понятно употребляются автором, что могут прийтись по нраву говорящим, привлечь их -- и так вернуться в язык.Похвальба же далеко отскочившими и потому безнадежно утерянными словечками здесь бесполезна.
Например, мы усвоили "отшатнуться", несколько дичимся формы "отшатнуть", а как хорошо употребить: ВЫШАТНУТЬ (кол из земли), ПРИШАТНУТЬ (столб к стене).
У нас затвержено "недоумевать", но мы зря бы ощетинились против ДОУМЕВАТЬ (доходить упорным размышлением).
Как коротко: УЗВАТЬ (кого с собой); ПРИЗЕВАЛСЯ мне этот телевизор; ПЕРЕМКНУТЬ (сменить замок или перенести его с одной накладки на другую); мой ПРЕДМЕСТНИК (кто раньше занимал мое место); ветер СЛИСТНУЛ бумагу со стола (вместо: порывом ветра бумагу приподняло и снесло со стола); ПЕРЕВИЛЬНУТЬ (в споре со стороны на сторону).
Употреби - и, пожалуй, зашумят, что словотворчество, что выдумывают какие-то новые слова. А ведь это только бережный подбор богатства, рассыпанного совсем рядом, совсем под ногами.
Я так понимаю, что обсуждение письменной русской речи, открытое "Литературной газетой",- не из тех обсуждений, которые ведутся месяц -другой, а потом редакцией же закрываются с однозначным решением. Это долгая, постоянная работа. И не из тех это обсуждений, где надо вытянуть десяток виновников и выпороть их при честнОм народе. Имена, конечно, называть придется, не обойтись, но больше для осязаемости ошибок (то бишь "для конкретности"), чем для личных упреков.
Я так понимаю, что, быть может, настали решающие десятилетия, когда еще в наших силах исправить беду - совместно обсуждая, друг другу и себе объясняя, а больше всего - строгостью к себе самим. Ибо главная порча русской письменной речи - мы сами, каждое наше перо, когда оно поспешно, когда оно скользит слишком незатрудненно.
Умедлим же и проверим его бег! Еще не упущено изгнать то, что есть публицистический жаргон, а не русская речь. Еще не поздно выправить склад нашей письменной (авторской) речи, так, чтоб вернуть ей разговорную народную легкость и свободу.
Опять же Даль говорит,что все мы и постепенно (никто - отдельно и сразу) сумеем заменить все дурное хорошим, все длинное коротким, все околичное прямым, темное ясным, пошлое выразительным, вялое сильным.

Октябрь 1965

Александр Солженицын

---

[Азур]

Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел

@темы: Стихи

---

Человек, который плачет

[привет, жу]

- Не может быть...
- Вы шутите...
- Это арабские сказки.
- Однако это так... Повторяю... мне тридцать пять лет, и я до сих пор
не знаю женщины.

Человек, взбудораживший наше мужское общество таким смелым,
исключительно редким заявлением, стоял прислонившись к камину и сдержанно
улыбался. Голубые, холодные глаза его смотрели без всякого смущения и,
казалось, ощупывали каждое недоверчиво и любопытно смеющееся лицо.
Однако солидные манеры этого человека, интеллигентная внешность и
спокойная уверенность голоса произвели впечатление, выразившееся в том, что
возгласы утихли и в физиономиях отразилось напряженное, тоскливое ожидание
целого ряда анекдотов и пикантных повестушек, приличествующих случаю.
После короткой паузы доктор Клушкин, человек очень нервный, очень
веселый и очень несчастный в личной жизни, выпрямил скептически поджатые
губы, потянул носом и пристально посмотрел на девственника. Тот вежливо
улыбнулся и коротко повел широкими плечами, как бы сознавая свою обязанность
дать в данном случае надлежащие объяснения.
- Я с большим удовольствием слушал ваш разговор, - сказал этот
господин, представленный нам хозяином под фамилией Громова, - и теперь
действительно жалею, что молодость моя прошла... сухо. Собственно говоря, к
чему бы делать мне такое признание. Но бывают минуты, когда случайные
стечения обстоятельств, случайный разговор, анекдот зажигают желания и
дразнят тело, наполняя его бессознательным тяготением к этой стороне
человеческой жизни, жгучей, таинственной и...
- Да, но позвольте, - сухо перебил доктор, нервно ерзая на стуле и
вскидывая пенсне повыше. - Вы говорите, что вы... ну, одним словом...
вполне.
- Совершенно.
- И - никогда?
- Всецело.
- Ни-ни..?
- Могу вас уверить в этом.
Доктор вдруг побагровел, прыснул и хихикнул так громко, что сконфузился
сам. Снисходительно улыбнулись остальные.
Дело происходило в курительной комнате богатого инженера, после
хорошего обеда и основательной выпивки. Дамы перешли в гостиную, а мы, люди
тугого кошелька и веселого расположения духа, удалились сюда, отчасти для
пищеварения, отчасти для того, чтобы выкурить по сигаре и поболтать, пока не
приготовят столы для карт. Надо сказать, что заявление Громова пришлось как
нельзя кстати. Запас нескромных анекдотов уже иссякал и теперь явилась
большая надежда воскресить угасавшее оживление...
- Скажите... э-э... - спросил доктор, отделавшись от душившего его
смеха: - вы развиты нормально?
- Да.
- Влюблялись?
- Конечно.
- И...
- Как видите.
Сказав это, Громов отряхнул пепел сигары на каминную решетку и
полузакрыл глаза. Доктор встал, шумно отодвинул стул, подошел к Громову и,
взяв его двумя пальцами за пуговицу сюртука, сказал печальным подвыпившим
голосом:
- Вредно-с. Вы расстраиваете себя, свой организм, губите умственные
способности... Да-с...
- Ну что же, - улыбнулся Громов, - видно уж так мне на роду написано...
- Но, - сказал худой плешивый фельетонист, похожий на картонного
Мефистофеля, - но... почему же? Это же странно... Красивый, здоровый
человек, умный...
- О, - смутился Громов, и лицо его приняло виноватый оттенок, - дело
очень просто... Я не имею успеха.
- Да, - обрадовался толстый учитель, заикаясь и причмокивая. - Я
пп-они-мм-аю вас... Вв-ы... ззз-астенчивы... а-а... жж-енщины... этт-ого
н-не-ллю-ббят...
- Да. Я застенчив и, представьте, застенчив как-то болезненно. Одна
мысль о том, что мне могут засмеяться в лицо, обливает меня с ног до головы
холодным потом.
- И..? - хихикнул фельетонист.
- Ну... и идешь себе прочь.
Все дружно расхохотались.
- А я хотел бы, - вздохнул Громов. - Хотел бы знать, что такое страсти,
супружество, весь этот особый таинственный мир, скрытый от меня...
- Позвольте, - заволновался пивовар, жирный и необычайно кроткий
человек с глазами навыкате. - Если вы хотите - я...
Он, грузно пыхтя, протискался между стульев и, подвалившись к Громову,
таинственно зашептал ему что-то на ухо. Физиономия пивовара выражала
сладостное и блаженное самоуглубление в тайны жизни. Громов серьезно
усмехнулся и кивнул головой раза два. Но у пивовара, когда он отошел, в
кротких масляных глазах изображалась полная огорошенность.
Художник сидел, все время склонив на бок черную, кудрявую голову, и в
его раскрасневшемся от вина лице таилось вдохновенное глубокомыслие. Вдруг
он встряхнулся, ударил рукой по колену и закричал:
- Меня убили. Ха-ха. Убили. Ну, ей богу же, я не вру... Женщины.
Женщинами полон свет. Они везде. Они как воздух, как вода, везде, на улицах,
площадях, в театрах, подвалах, кафе. В церквах, лугах и лесах. На крышах. На
чердаках. На башнях. На колокольнях. Под ногами, над головой. И вы не знаете
женщины?.. А... Чудеснейшего, любопытнейшего, святейшего, развратнейшего
существа в мире вы не знали? А духи вы нюхали? Цветы целовали? В лесу
гуляли? Наконец - ели, пили, спали? Так как же вы не знаете жен-щины..?
Он остановился, перевел дыхание и посмотрел на Громова, стараясь
придать взгляду торжественную строгость, но это не удалось. Его пухлые,
румяные губы расплывались в жизнерадостную улыбку, а глаза лукаво смеялись
лукавыми блестками.
- Постойте, - воскликнул доктор. - Это ненормальность,
несправедливость. Как так. Да есть же, наконец, женщины... жрицы любви. Хе.
Что вы, в самом деле...
Громов пожал плечами.
- Боюсь, - сказал он. - Ну, что вы будете делать.
- Да-а, - протянул фельетонист, ковыряя в зубах, - вы того...
действительно незадачливый... Ну, а как... в теории-то... вы
представляете... того...
- Д-да, конечно... но... Я как-то избегал вообще всякого общества и...
Вообще, у меня большие пробелы в этом отношении...
- Слушайте, господа, - сказал доктор, воодушевляясь и подымая вверх
пухлый, белый палец, - вот перед нами человек который... не смеется, а...
плачет. Но, клянусь вам, в моей практике был такой случай...
Захлебываясь и горячась, он рассказал нам своим скрипучим, нервным
голосом историю о том, как он заставил жениться одного человека, дав ему
прочесть скабрезный роман.
Рассказ то и дело прерывался громкими одобрительными возгласами. Но
после этого фельетонисту тоже захотелось рассказать что-нибудь из этой
области, и он, еле дав доктору кончить, пустился в необыкновенное
фантастическое повествование о бесчисленных совращениях, романах, изменах во
всех частях света.
Скоро заговорили все. Сочинялись небывалые истории, никем и никогда не
слышанные анекдоты; упоминались имена несуществовавших женщин,
сверхтрогательные идиллии и любовные объяснения, в которых рассказчик
неизменно участвовал сам, соблазнял, похищал и покупал. Присутствие
человека, никогда не знавшего женщины и, следовательно, завидующего всякому
поцелую, полученному другим мужчиной, действовало пришпоривающим образом.
Каждый хотел, чтобы ему, именно ему, а не другому, завидовал Громов; чтобы
его, именно его, рассказчика, женщины, рожденные фантазией в необычайном
количестве, - казались желанными, прекрасными и доступными только тому, кто
сочинил их.
Прошло немного времени, и пол, казалось, был сплошь усыпан осколками
разбитых невинностей и супружеских честей. И только тогда, когда лакей
пришел доложить, что столы готовы и нас, скромных отшельников, просят
пожаловать - родник эротической поэзии иссяк. Забытый Громов стоял у камина
и докуривал сигару.
В глазах его сверкало живейшее, искреннее любопытство.
- Так вот, батенька, - сказал доктор, подмигивая и тыча Громова в жилет
указательным пальцем, - такое дело... Ну, идемте... Ну, идемте... А кстати,
я представлю вас Нине Алексеевне... да вы ее знаете... Нет? Ба, простите,
совсем забыл, что вы приезжий... Ну - это... знаете, я вам доложу... По
секрету: три года назад хотел из-за нее стреляться... Как честный человек...
Все тронулись и, войдя в гостиную, увидели несколько новых, незнакомых
лиц, а между ними - и женщин.
А когда навстречу Громову поднялась красавица в белом шелковом платье и
крепко пожала его почтительно протянутую руку, Громов сказал, улыбаясь и
смотря в сторону...
- Господа... позвольте представить... моя жена.
Я с некоторым любопытством посмотрел направо и налево. Там, где секунду
назад стояли фигуры наших недавних собеседников, - виднелись окаменевшие,
шире обыкновенного раскрытые рты.
И только учитель спросил, беспомощно двигая челюстями:
- Кк-ак..? Вв-а-шш-а жж-ена..?
© А.С.Грин

---

Маленький Динозавр

[mikluho]

Давным-давно... Нет. Не просто “давным-давно”, а так давно, что скорее никогда, чем когда-то, жил-был Маленький Динозавр. То есть, сначала он не жил и не был. Сначала его вовсе не было. А потом Маленький Динозавр вдруг взял да и появился. Но не родился, как, скажем, щенок, или котенок, а вылупился из яйца. Динозавры - они ведь вылупливаются из яиц, совсем как цыплята.

Надо сказать, что наш Маленький Динозавр вылупился не в самый подходящий момент. Он умудрился покинуть яйцо аккурат в Конце Времен. То есть, не всех времен вообще, а в конце динозавровых времен. Динозавры в ту пору как раз собрались вымирать - ну и времена их, соответственно, в связи с этим подошли к концу. А наши, человеческие времена тогда еще и не думали начинаться. Скажу больше: динозаврам такая глупость, как люди, хотя бы даже и троглодиты пещерные, вообще в голову прийти не могла. Если бы кто-то стал им рассказывать про людей, они бы, пожалуй, забыли на время о необходимости вымирать, и принялись бы хохотать, упершись хвостами в бока. А хохот динозавров, это, скажу тебе, не шуточки. От такого дела гигантские хвощи гнутся к земле, птеродактили сбиваются с намеченного курса и улетают на край света, а из океана выползают моллюски, чтобы посмотреть, что стряслось, уж не упал ли на Землю очередной метеорит? Ан нет, это просто динозавры веселятся. Бывает, ага.

Мама и папа Маленького Динозавра были Печальные Динозавры. Имен у них не было: когда динозавры узнали, что живут в Конце Времен, они и думать забыли про имена. Вымирать - дело серьезное, тут на всякую ерунду отвлекаться не следует, - так они полагали. Большие существа вообще отличаются серьезностью и основательностью: чем больше, тем серьезнее. А динозавры, как известно, были большие звери. Некоторые размером с трехэтажный дом, некоторые - с пятиэтажный, а некоторые еще больше. Таких огромных зверей никогда больше не было на Земле. Разве что, киты, но они, строго говоря, живут не на земле, а вовсе даже в океане. А значит, не считаются.

Итак, наш Маленький Динозавр вылупился из яйца совсем невовремя. Если бы он сделал это, скажем, на полмиллиона лет раньше, все было бы здорово. Жизнь у динозавров в ту пору была веселая: хочешь, папоротники нюхай, хочешь, полетом птеродактиля любуйся, хочешь - сражайся с другими динозаврами. Не жизнь, а просто праздник какой-то. Но в ту пору, когда родился Маленький Динозавр, взрослые динозавры уже не интересовались ничем, кроме вымирания. Как еще его мама и папа яйцо снести ухитрились - вот загадка. Другие динозавры смотрели на них с изумлением, украдкой крутили хвостами у висков. Дескать, надо же, что учудили. С какой, интересно, стати?.. Но вслух ничего такого не говорили. Динозавры - очень тактичный народ, хоть с виду и не скажешь.

Впрочем, мама и папа Маленького Динозавра сами не очень понимали, что им теперь делать. С одной стороны, Маленького Динозавра надо было как-то воспитывать. Учить уму-разуму и прочим полезным вещам. Вот, скажем, все те же полмиллиона лет назад было совершенно ясно, чему нужно учить маленьких динозавров: как охотиться, где пастись, в какие игры играть с друзьями, как дразнить тиранозавров (все остальные динозавры очень их недолюбливали за сварливый нрав и командирские замашки), как устраиваться на ночлег, и какие сны в какое время года следует смотреть. Теперь же, в Конце Времен, все эти знания были малышу без надобности - так, по крайней мере, казалось его родителям и другим взрослым динозаврам. Зачем учиться, если все равно вымирать? Собственно, только этому и стоило теперь учиться: как правильно вымереть, без лишних усилий и дополнительных хлопот, - так думали взрослые.

Поэтому мама и папа быстренько объяснили Маленькому Динозавру, как отличить съедобные хвощи от несъедобных, и оставили его в покое. Ушли на Поляну Печали: грустить и ждать, когда Маленький Динозавр станет достаточно взрослым, чтобы грустить и вымирать вместе с ними. А пока - о чем с ним разговаривать? Правильно, совершенно не о чем.

Поэтому Маленький Динозавр рос, можно сказать, в одиночестве. Других маленьких динозавров вокруг не было: все взрослые решили, что если уж все равно скоро вымирать, то и яйца нести ни к чему. Мама и Папа, конечно, иногда приходили взглянуть, как у него дела, но ненадолго. Они были очень, очень заняты. Такое уж дело печаль: удовольствия от нее никакого, а времени и сил отнимает так много, что на другие дела почти ничего не остается.

Но Маленький Динозавр совсем не скучал. Он быстро привык обходиться без общества других динозавров. Если честно, без них ему было даже веселее: по крайней мере, никто не слоняется с постной рожей и не пытается разглагольствовать о всяких непонятных, но печальных вещах. То ли дело хвощи и папоротники. С одной стороны, красивые, с другой - вкусные. И, к тому же, никогда не грустят. Растения вообще не умеют грустить, и это их сильная сторона. Если подружиться с каким-нибудь растением, можешь быть уверена: по крайней мере, один неунывающий приятель у тебя теперь имеется.

Кроме хвощей и папоротников у Маленького Динозавра были и другие товарищи по играм. Например, Ветер. Никогда не знаешь, с какой стороны он сегодня подует. Устраиваясь на ночлег, Маленький Динозавр всякий раз представлял себе, что играет в прятки с Ветром. Сможет ли Ветер найти утром его убежище, или будет без толку продувать все окрестные пещеры? Иногда в этой игре побеждал Ветер, а иногда - Маленький Динозавр. Они были на равных, а это делает всякую игру особенно интересной.

Еще, конечно, был Океан. Играть с ним было даже увлекательнее, чем с Ветром. Каждое утро Маленький Динозавр приходил на берег и играл в чехарду с океанскими волнами: забрызгает? Не забрызгает? Понятно, сколько не уворачивайся, а рано или поздно окажешься мокрым от макушки до кончика хвоста. Но Маленький Динозавр и не возражал против такого умывания. Быть мокрым ему, честно говоря, нравилось даже больше, чем оставаться сухим, а от волн он уворачивался исключительно ради спортивного интереса. Это было гораздо увлекательнее, чем просто купаться.

Искупавшись, Маленький Динозавр принимался чертить хвостом узоры на песке, или выкладывать мозаики из раковин моллюсков Он никак не мог решить, какое из этих занятий нравится ему больше. Оба - больше. Не о чем тут спорить.

Океану эти игры тоже очень нравились. Он утихомиривал волны, чтобы дать Маленькому Динозавру закончить работу без помех. И тихонько шептал: "Хорошшшшшо. Оххххх, хорошшшшшо!"

Маленькому Динозавру это было очень приятно. Как все начинающие художники, он любил комплименты, особенно искренние. А Океан, как известно, никогда не врет.

Впрочем, в те незапамятные времена врать вообще никто не умел. Это уже потом, гораздо позже, люди придумали, что нужно иногда говорить неправду, чтобы, скажем, не получить дубиной по голове. Ну, так то люди. Что с нас возьмешь.

После обеда Маленький Динозавр обычно забредал на какой-нибудь луг. Укладывался на землю и смотрел на облака. Это было его самое любимое занятие. Смотреть на облака он любил больше, чем прятаться от Ветра и уворачиваться от волн Океана. Больше, чем рисовать узоры на песке. Даже добывать обед и сочинять сны казалось ему не столь важным занятием, как любоваться облаками. Он бы без сожалений отказался от сна, еды и игр, если бы облака потребовали. Но облака не требовали от него никаких жертв. Во-первых, им ничего такого ни от кого не нужно, а во-вторых, облака вряд ли вообще подозревали о существовании Маленького Динозавра. Он, конечно, быстро рос, и уже был размером с двухэтажный домик, но ведь сверху не видно, что делается на земле. Да и не интересно это облакам.

Маленький Динозавр, впрочем, и не надеялся, что облака обратят на него внимание. Да это и ни к чему, - думал он. Пока облака разрешают на себя глядеть, все в порядке. Больше ничего не требуется.

Когда Маленький Динозавр вырос до размеров трехэтажного дома, его Мама и Папа решили, что он уже достаточно взрослый, чтобы учиться вымирать. И, конечно, печалиться. Печалиться - это в первую очередь. Без печали, как известно, и вымереть-то толком не получится, как ни старайся.

И тогда родители пригласили Маленького Динозавра посетить вместе с ними Поляну Печали. Это был очень торжественный день, так они считали. В этот день Маленький Динозавр должен был узнать Смысл Жизни. А когда кто-то маленький узнает Смысл Жизни, он становится взрослым - так, между прочим, до сих пор считается. Другое дело, что и тогда, в незапамятные времена, и теперь, в очень даже "запамятные", все то и дело узнают чужой Смысл Жизни. А свой собственный почти никто не узнает - так уж все смешно, по-дурацки устроено.

Вот и родители Маленького Динозавра решили, что ему вполне подойдет их Смысл Жизни. А их Смысл Жизни состоял в том, что пришло время вымирать. Это был очень грустный и, если честно, довольно глупый Смысл, но иного у них не было. И у остальных динозавров тоже не было никакого другого Смысла Жизни. Им даже в голову не приходило, что может быть как-то иначе.

Нечего и говорить, что Маленькому Динозавру такой Смысл Жизни совсем не понравился. Нет, он, конечно, очень внимательно выслушал Маму и Папу. И даже задал несколько незначительных вопросов. Не потому, что ему действительно было интересно (ему было скучно), а просто, чтобы сделать им приятное. Чтобы они поняли: он очень внимательно слушает и обдумывает услышанное. Не то чтобы он хотел их обмануть (в те времена, напоминаю, вообще никто не умел обманывать), а просто из вежливости.

Маленький Динозавр провел на Поляне Печали целый день и, честно говоря, затосковал. Заняться там было решительно нечем - разве что, хвощей пожевать, да папоротников пощипать. Все остальное время полагалось грустить и думать о вымирании. А это, положа руку на сердце, не самое увлекательное занятие, особенно с непривычки.

Больше всего Маленького Динозавра удручал тот факт, что даже облака над Поляной Печали почти не проплывали. Всего два облачка за дань, да и те какие-то маленькие и бесформенные, явно случайно забрели на этот участок неба, который все прочие облака старательно обходили стороной.

Еще несколько дней Маленький Динозавр приходил на Поляну Печали, каждое утро, как мы теперь ходим на работу. Он честно старался исполнять свой долг. Думал: что хорошо для мамы и папы, наверное, хорошо и для меня. Если быть взрослым динозавром значит научиться печалиться и приготовиться к вымиранию - что ж, тогда нужно постараться одолеть эту науку и никого не огорчать.

Он, правда, очень-очень старался стать печальным взрослым вымирающим динозавром. Но все равно ничего не получалось. То залюбуется узором листьев папоротника, то улыбнется невольно, подставляя морду свежему ветру, то облачко в небе заметит, а то вдруг сон станет выдумывать - да не грустный сон о мире без динозавров, а какое-нибудь веселое, легкомысленное видение о драке с тиранозавром, которого он, честно говоря, в глаза не видел: все тиранозавры к тому времени тоже сидели на какой-то своей Поляне Печали и грустили так, что все окрестные хвощи завяли.

От всего этого печаль как-то незаметно уходила, родители хмуро косились на довольную мордашку Маленького Динозавра и горько вздыхали, не понимая, как это из их собственного яйца мог вылупиться такой легкомысленный оболтус.

В конце концов, Маленький Динозавр понял, что высокое искусство печали и вымирания ему не по зубам. Каждый должен заниматься своим делом, - решил он. Если взрослые динозавры умеют оставаться печальными сутки напролет - что ж, молодцы, мастера, гении. А у меня, - думал Маленький Динозавр, - неплохо получаются узоры на песке. Океану, по крайней мере, нравилось...

Так он и сказал родителям. Дескать, простите, дорогие, я старался, ничего не вышло, сами видите.

Мама Маленького Динозавра плакала, Папа грозно бил хвостом и в гневе выкорчевал несколько крупных хвощей на краю Поляны Печали. Они хором кричали на Маленького Динозавра. Обещали ему, что он все равно вымрет, ибо время динозавров подошло к концу, но вымрет дураком. Только род их опозорит напоследок, а больше ничего не добьется.

Маленькому Динозавру было грустно и даже немножко стыдно: всегда неприятно видеть, что доставил кому-то огорчение. Выслушав родительские причитания, он развернулся и зашагал в направлении Океана. По дороге сочинял новый узор, который можно будет начертить на песке еще до заката. Так увлекся, что забыл о Поляне Печали, о родителях и об их грустном Смысле Жизни. Зато узор придумал отличный. Океану, по крайней мере, понравилось, и он шуршал громче обычного: "Хорошшшшо! Оххххх, хорошшшшшо!"

А на следующий день после обеда Маленький Динозавр снова смотрел на облака. И думал о Смысле Жизни - такая у него появилась новая привычка. "Что ж, - говорил он себе, - вымирать у меня явно не получилось. Сколько пытался, все без толку, одно расстройство. Надо, если так, какой-то другой Смысл Жизни себе придумать. А то совсем неловко получается."

О Смысле Жизни Маленький Динозавр думал довольно долго. Может быть, неделю, а может быть и полмиллиона лет. Часов и календарей в те времена не было, поэтому сказать точнее решительно невозможно. Но ничего путного он так и не придумал. Решил жить, как живется, а там - по обстоятельствам.

Таланта к вымиранию у Маленького Динозавра действительно не было. Все прочие динозавры уже давно вымерли, а сам он как был Маленьким Динозавром, так им и остался. Вырос, правда, размером с шестиэтажный дом, но рост - он ведь ничего не меняет, если честно. По утрам Маленький Динозавр все так же прятался от ветра, потом играл в чехарду с океанскими волнами, строил пирамиды из раковин моллюсков и украшал их букетами из папоротников. А на закате любовался облаками, все как всегда.

Маленький Динозавр не получил хорошего образования, а поэтому не знал, что всякий, кто подолгу любуется облаками, сам рано или поздно может превратиться в облако. И когда это случилось, он так удивился, что тут же пролился дождем на ближайшую рощу. Хвощи, надо заметить, были очень довольны: растения любят дождь. Дождь, впрочем, все любят, только некоторые люди обзывают его "плохой погодой" и хватаются за зонтики. А чего еще ждать от людей?..

Что же касается Маленького Динозавра, он быстро взял себя в руки, и дождь прекратился. Оно и хорошо: у того, кто недавно стал облаком, много других забот. Нужно научиться парить в небе, кататься на ветре, окрашиваться солнечным светом, и еще многим важным вещам, о которых те, кто ходит по земле, даже не догадываются. Зато облакам не нужно размышлять о Смысле Жизни. Им это даже противопоказано. Какой уж тут смысл.

Динозавры, как известно, вымерли так давно, что теперь даже трудно поверить, будто они действительно жили на Земле. Сказочные драконы, мифические звери-песьеглавцы и девушки-русалки с рыбьими хвостами - и те выглядят куда правдоподобнее, чем динозавры. Но облачко в форме динозавра по-прежнему путешествует по небу. Иногда, впрочем, оно забавляется, принимает причудливые, фантастические формы - в точности, как те узоры, которые рисовал на песке Маленький Динозавр. Так уж оно развлекается. Но чаще всего это облачко похоже на динозавра. Его вполне можно увидеть в небе, над любым городом - если, конечно, повезет.

© Макс Фрай

@темы: сказки, Цитаты, фрай

---

[Julber]

Не стой на болевом пороге - входи. (c)

@темы: Цитаты

---

[Ramazannnova]

И кофе не помогает, и три "втягу" - теперь уже тоже,
слишком много нашла, чтобы снова начать терять,
а она говорит: "мне кажется, он хороший",
только холодно целовать
(с)

---

Эдуард Лимонов.

[Charlie | Decker]

цитата содержит нецензурное выражение

...потому что настоящий человек,

Будь он и десяти лет от роду,

Может ебаться с кем хочет, но не продаст свое тело.

(с)