заканчивай петь и плакать пока не поздно, пока есть ещё три месяца до зимы. твоё сердце стучится так, что трясётся воздух, разрушая покой, который ещё не создан, но уже пострадавший от этой дурной чумы.
уходи, пока жар твой ещё до конца не роздан, пока руки твои никому не несут войны. по ночам ты своими песнями гасишь звезды и крадешься, как лис, разоряющий птичьи гнезда, как убийца, в рассвет сбегающий из тюрьмы.
уходи, пока есть три месяца до зимы.
пока ветер ещё с лица не срывает кожу, пока виден ещё по утрам маячок зари. сентябрь упрям и тебе ничего не должен. он становится грубым, едким и непохожим на все твои полные нежностью сентябри.
уходи, пока этот месяц ещё горит.
пустота на тебя набросится, словно кобра, - у нервов твоих уже нет ни одной струны, а защитный костюм тебе мал и давно изодран твоим сердцем, которое бьется в чужие рёбра, и руками, которые так не хотят войны.
Была у царя дочь и звали ее Агнесс. Отравленная стрела пронзила царя чело. На землю спускалась ночь и слуги бежали в лес: царица на трон взошла. По кубкам лилось вино.
Агнесс говорила: "Рок. И он уготован всем". Агнесс говорила: "Казнь" - и дан был приказ стрелять. Колдунья плела венок и страж оставался нем, в стене отворялся лаз и люди могли бежать.
Агнесс говорила: "Смерть". Колдунья дарила жизнь - варила отвар из трав, поила им лошадей. И всадник мог не робеть, и всадник был, словно лис. Звериный почуяв нрав, оставила смерть людей.
У кладбища древний вяз растет на большом лугу... На землю спускалась ночь, нахмурился свод небес. Колдунья в последний раз задергалась на суку...
Каждый месяц, в двадцатых числах, Ты становишься злым подростком С длинным списком претензий к Богу И несметным числом вопросов Из разряда «Зачем?», «За что?». читать дальшеНачинаешь бросать окурки, Бить посуду, подушки, стены И сквозь зубы шипеть: «Не буду. Если с неба контракт мой спустишь, Без раздумий поставлю подпись В самой нижней графе "Не смог"». Но в ответ на твои угрозы Бросить всё, стать бродячим хиппи, Не лечить, не калечить души, Не писать, не играть, не петь — Тишина. ..................Через время голос, Из души поднимаясь твердо По-отечески, но с насмешкой Говорит тебе: «Полежал? А теперь поднимайся, друг мой, И вперёд — в магазин посудный: Срочно нужен другой сервиз. Только впредь покупай дешёвый: Из пластмассы, из глины, меди — Через месяц не будет жалко Пересыпать останки в ящик С заголовком простым «Утиль». Что ты бьёшься в глухие стены? Вот же двери! И все открыты! Выбирай по себе любую — В мире много путей к мечте!» И встаёшь, и идёшь в посудный, Покупаешь сервиз, приборы, Расставляешь на полке шкафа И решаешь его беречь. Пусть сломалась картина мира, Горизонт, ведь, гораздо шире, Чем ты можешь изобразить.
бог приносит счастье как будто кота в мешке у меня две дыры, одна в груди другая в башке под окном раскурил сигарету сентябрь-шкет от тоски что и он рассыпется в ледяную крошку
на луну воют волки и оставшиеся без дна а в мешке со счастьем записочка "будь одна" целовала любимого, а теперь годна на забег, как хорошая скаковая лошадь
но какая же всё-таки власть у ночных заноз жизнь за ручку водит слепых, гордецов - за нос без хороших лошадок не двинется дальше воз повезло мне прослыть хорошей
как же сладко осень играла на мне минор как во мне отзывались мелодии рек и гор только вот из избы выносят стихи, мертвецов и сор - всё, что нужно оставить в прошлом
P.S. И не то чтоб прямо играла кровь Или в пальцах затвердевал свинец, Но она дугой выгибает бровь И смеется, как сорванец. Да еще умна, как Гертруда Стайн, И поется джазом, как этот стих. Но у нас не будет с ней общих тайн – Мы останемся при своих. Я устану пить и возьмусь за ум, Университет и карьерный рост, И мой голос в трубке, зевая к двум, Будет с нею игрив и прост. Ведь прозрачен взор ее как коньяк И приветлив, словно гранатомет – Так что если что-то пойдет не так, То она, боюсь, не поймет. Да, ее черты выражают блюз Или босса-нову, когда пьяна; Если я случайно в нее влюблюсь – Это будет моя вина. Я боюсь совсем не успеть того, Что имеет вес и оставит след, А она прожектором ПВО Излучает упрямый свет. Этот свет никак не дает уснуть, Не дает себя оправдать ни в чем, Но зато он целится прямо в суть Кареглазым своим лучом.
Пожалуйста, мамочка, хватит расспросов, Ты ж знаешь, как я не люблю тебе врать. Я очень устала от этих допросов - Я просто не знаю, как мне отвечать... Вот что мне сказать, моя милая мама, В ответ на банальный вопрос "как дела"? Что вновь похудела на три килограмма? Что пятые сутки почти не спала?
А может поведать о том, что мне снится, Когда вся подушка промокла от слёз? О том, как отчаянно жаждешь напиться, Себя убеждая, что всё не всерьёз?
Тебе рассказать, что живу с пустотою И чем заполняю её, как в бреду? О том, что не чуя земли под собою, Не зная зачем, я куда-то иду?
Иль как заставляю себя улыбаться, Когда всё распорото напрочь внутри? О том, как ушли те, кто клялся остаться, Оставив лишь маски свои у двери?
Иль то, что не знаю, как с прошлым расстаться И как трудно справиться мне с этой связью? Ах, как я устала на месте топтаться И время, как жертва, тянуть перед казнью!
Скажи я всё это - начнёшь волноваться, Расстроишься вмиг, станешь переживать. Я просто не смею вот так издеваться! Сама натворила - самой выплывать... И вот, заучив, как стихи, одну фразу, Я знаю: какой ни была б моя драма, Готова ответ на вопрос твой дать сразу: "Да, всё хорошо. Я в порядке, мама".
Я без тебя устала, мой милый друг. Каждый раз, как я закрываю дверь, Валится мир вокруг у меня из рук Хочется выть, рычать, как подбитый зверь. читать дальше
И вроде бы всё в порядке, чего уж там. Я не бедна, не больна. Я сама своя. Я своим доверяю мыслям, твоим словам. Только не ощущаю, что я твоя.
Ты пойми, у меня каждый час за день. Ожидание – самый мучительный мой урок. Да, я сильная, даже почти кремень. Но даже кремень ломается – дайте срок.
Я же могу иначе, могу лететь. Птицей свободной стать, и лететь на юг. Я же сердцем своим хочу этот мир согреть. Только внутри темнота, тишина вокруг.
Просто усталость. Как будто бы нету сил. Падаю навзничь одна на свою кровать. Как я хочу, чтобы больше не уходил. Чтобы больше на самом деле не отпускать.
Спокойной ночи, Мария. Я твой подкроватный монстр. Силой своей любви я делаю теплым воздух в доме твоем, где нет камина и печки, и даже горящей свечки, мерцающей на столе. читать дальше Пожалуйста, не болей. Пей нагретое молоко, закатанных рукавов остерегайся. Тщательней одевайся в вязанные свитера. Не сиди до утра с заумными книжками. Не улыбайся мальчишкам из соседнего двора.
По вечерам я вижу твои ступни маленькие и босые, через узкий просвет между кроватью и полом.
Я видел тебя голой, расстроенной, плачущей, злой. Я видел тебя собой. Я видел тебя любой. Такой, как никто другой никогда не увидит. Я твой самый верный зритель.
И пусть у меня нет роз, и даже искусственных лилий. И пусть твои подмост ки - всего лишь дощатый пол, прими мою любовь, безмолвную, как огонек, блуждающий в темноте.
На остром твоем плече есть родинка в форме зайца.
Пожалуйста, не влюбляйся в плохих людей.
И, заправляя постель, не заглядывай под кровать.
Я хотел бы тебя целовать и баюкать наших детей. Но покуда я всего лишь тень - я стану тенью твоей, твоей бессменной охраной.
Не просыпайся рано. Не улыбайся печально, не позволяй отчаянию взять верх.
И когда ты сидишь на полу, прислонившись спиной к кровати, и наблюдаешь игру каких-то дурацких актеров, от сухости сводит горло, я чувствую запах кожи, твоей. И так мучительно-сложно сдерживать себя.
И в тысячный раз повторяя: ''спокойной ночи, Мария'', отчаянно жажду быть тем, кто будет держать твою руку и каждый день говорить тебе: ''счастливого тебе утра''.
- Человек человеку бред, темнота и ад, - он сказал, - оглянись вокруг, если мне не веришь. - Нет, - кричу, - человек человеку - сад! Человек человеку кит, океан и берег!
Человек человеку лето и тёплый дождь, посмотри, как сверкает солнце в глазах и в сердце!.. - То блестят ножи – человек человеку нож, и удар под ребро от рождения и до смерти.
Человек человеку рана, дыра и вой, это волк в настоящем и будущем воплощенье. Волк не может без стаи – покинувший стаю волк – это бомж, это тень, он никто никому - кочевник.
Мы всего лишь осколки времени, пыль, стекло. Мы разбитые зеркала и маршрут короткий. - Нет, - кричу, - мы друг другу движенье, полёт, крыло! И плечо, и надёжный плот, и весло, и лодка!..
Даже если вот так – на грани и через боль, даже если ушёл на дно, где темно и немо - всё равно, навсегда – человек человеку – Бог. Через смерть, через ад – человек человеку – небо.
- А я тебе сказал – будешь пить со мной за Сталина! – утробный рёв лужёной суррогатами глотки прогремел на половину этажа старого барака, никак не меньше…
Отчего-то именно сейчас одутловатое лицо потомственного пролетария вопреки всем логическим умозаключениям стало внушать такое отвращение, что Александр понял, что натуральным образом задыхается. Долгожданная еда, дымящаяся на тарелках, вместо манящего изголодавшееся нутро набора яств превратилась в столь же несъедобные предметы, как общепитовские тарелки, на которых она была разложена женой будущего тестя. Тот смотрел себе помутневшими от звериного бешенства гляделками, моргая выцветшими водянистыми радужками и недвусмысленно давая понять этим, что в случае непотакания своим сиюминутным амбициям склонен пойти далеко – и кухонный нож лежит слишком близко от его узловатых пальцев, уже сжатых в бесформенный и несуразный комок морщинистого мяса под сероватой кожей. Александр упорно старался не смотреть на его скомканные выцветшие волосы и понурый от жадности нос, поэтому его взгляд в никуда был тестем замечен, и массивные челюсти двигались во рту очень неодобрительно, передвигая сигарету без фильтра в выцветших губах. Хотя пепельница стояла себе посреди стола вполне бодро – доставать сейчас свои сигареты означает спровоцировать нудный вой о зажравшихся щенках, которые жизни не нюхали и оттого имеют белые ухоженные ручки, как барышни, – а визг Оксанки о том, что её парень музыкант, слышать снова вовсе не хотелось. О том, что этот музыкант привык к совсем другим клавишам в виде курков и затворов, рассказывать было нельзя. Безумно хотелось есть – весь день без обеда, а позавтракать толком не успел, еле проснувшись с утра, будь оно проклято, это тупое время, когда голова не варит, а тело не слушается совсем. Но сейчас некий невидимый смрад не только отключил этот зверский аппетит, кривыми когтями впившийся в живот и горло, превратив весёлый семейный ужин с говядиной и картошкой в какой-то комплект безжизненных декораций, но и невыносимо подступил к лёгким, надавил на виски…
- Я сейчас подойду, - вежливо в полголоса бросил Сашка, проворно вскочил и едва ли не выбежал из-за стола. читать дальше- Какого хрена, я тебе сказал, будешь меня уважааать, - доносилось в спину из кухни.
Как ни странно, в этот раз не было слышно ни снисходительного бурчания будущей тещи, нахваливавшей новую банку солёных огурчиков и свежую зелень с грядки, ни пронзительных требований Оксанки не докапываться со своим заводом до всех и всюду везде и уверений, что в субботу будет хорошая погода и на дачу они все поедут, все, обязательно, просто в прошлый раз был вызов по не зависевшим от Саши обстоятельствам… Поспешно набросив куртку на плечи и надев казачки – ещё один объект ненависти оксанкиного отца, ради которого он не собирался ни от них отказываться, ни коротко подстригаться – Сашка выскользнул в коридор барака, за входную дверь квартиры. Бензиновое пламя вспыхнуло весело, будто подмигивая и напоминая, что жизнь может быть прекрасной, если к этому стремиться – и уже можно совсем спокойно щёлкнуть крышкой зажигалки, отправляя её в карман на ремне джинсов… Теперь нужно не торопясь распрямить занывшие плечи, аккуратно затягиваясь – сколько сегодня на рынке было перетаскано мешков, считать уже не хотелось, главное, что дырки-царапины с прошлой поездки зажили в этот раз вроде бы спокойно и уже не кровоточили совсем. А значит, к следующему вызову младший лейтенант готов, и младшая сестрёнка будет снова радовать, рассказывая о забавностях на семинарах и конкурсах на Днях Физики на факультете – эх, отчего ж её поныне никто из цветущих кавалеров всея университета никто по сию пору так и не прельщает? Ох, кабы не батино вдовство и новая его змейка-семейка, можно было себе остаться на кафедре самому, или ещё лучше – уйти работать в Службу Солнца на обсерваторию в Саянах, но деньги… Какие там деньги, кошке не прокормиться, проклятый БАМ и олимпиада, на сколько же лет ещё оно вычерпало соки из страны? Дорулились, сталиноиды ущербные, трепачи позорные – и водка ваша из картошки дрянь, а нынче и вовсе из нефти, кажется, вообще яд.
Сашка осторожно потянулся, покачиваясь на каблуках – спокойно, спокойно, проскочим, так всегда говорила Маська, сияя от счастья каждое его возвращение из тумана с перестрелками. Фенечка, связанная сестрёнкой, снова тихо шевельнулась под рукавом рубашки – наверное, вспоминает, чувствует, когда брату нехорошо. Отчего, когда мне плохо, этого не чувствует Оксанка? Она сама просила эти золотые серьги, а теперь почему недовольна, что я вискарь её отцу не презентовал на его ноябрьский краснотряпочный шабаш? Не по стилю как-то, да и не заценит этот бездарно брутальный сноб чуждого его сути напитка, это не нам с тобой, милая, эль готовить, как в книге у Стивенсона в детстве читали. Ах, как страстно трепетало её тело после… Ну, надеюсь, сегодня мы сможем обойтись без того, чтоб урезонивать кого-либо на этаже, вдрызг перекрытого водярой? Хочется чуток выспаться уже, да и на чердаке будет прохладно – похоже, на улице уже разыгралась обычная сибирская мистерия финала осень – последний дождь и первый снег, как в известной песенке? Простывать сейчас очень опасно, в позапрошлый раз врач жёстко предупредил, что риск отёка лёгкого у вас, сударь любезный, самый высоко задранный, а потому извольте себя беречь и заканчивайте свои командировки, добром не кончится. Как будто этого я хотел, получив диплом… Жаль, что звёзды сегодня не удастся увидеть – Сашка поёжился от вечернего холода, тянувшего из входной двери подъезда, и застегнул куртку. Виргинский табак сделал своё дело – дышать стало легко и ровно, и давящая боль отступила от висков. Но колени уже предательски хрустнули, сигнализируя хозяину, что он гоняет их в режиме перегрузки, и явно застудил прошлой осенью на чужой даче, когда не успел протопить домик и рухнул спать, не раздеваясь. Ничего, ничего, вот только выучим Маську – а там будет проще, наверное…
Заскрипели крашеные мерзким суриком вышарканые доски щелястого пола – даже лёгкие шаги на нём обычно вызывают неприятный треск, похожий на визжание мела по старой школьной доске с покрытием из тёмного линолеума, и от него возникало чёткое ощущение, что тебя корябают стальной проволокой изнутри. Когда ж эти доски заменят на нормальные, с покрытием из зелёного стекла, разработанные на кафедре физики твёрдого тела? Или тоже годами будем ждать, как очередники на квартиру у отца на радиозаводе? Кое-кто и на двадцать седьмой год работы не получил…
- Ну, и долго ты тут ещё будешь выпендриваться? – голос Оксанки отчего-то содержал сейчас в себе значительную часть этого визжания, от которого внутри всё неприятно сжималось, заставляя вспоминать самые неприятные моменты школьной поры. – Что тебе стоило опрокинуть рюмку без этих выкрутасов?! – и вот возникла она сама, в облаке дешёвого парфюма с шанхайки и халатике оттуда же, но даже эта дешёвка её никогда не портила.
Захотелось просто снова сгрести ладонью эту причёску а-ля дикая женщина с видео, и впиться в алые губы своими, чуть потрескавшимися – разве не за этим она здесь, верно? Сашка автоматическим движением притушил окурок, щелчком отправляя его в облезлую консервную банку, служившую пепельницей здесь и прибитую к дереву перил намертво кем-то из местных пьяниц, и с томной улыбкой повернулся к невесте. Но ладони, уже готовые к объятиям, отчего-то остановила некая неведомая сила. Карие очи милой сейчас вовсе не пылали влагой желания, а искрились сухой злостью, несмотря на обрамление длиннющих – им даже тушь дорогая была не нужна – мохнатых ресниц. Дверь подъезда внизу захлопнулась с омерзительным скрипом, идя навстречу толчкам осеннего ветра, и мощный толчок холодного воздуха шевельнул каштановую чёлку над ними. Оксанка была чудо как хороша с ней – Сашка от избытка чувств часто патетически называл её «моя Шаганэ». Он и сейчас шагнул навстречу, чуть приоткрыв губы и уронив ресницы пониже – чтоб она не сомневалась, как сильно он желает поцелуя.
- Перестань! – холодный тон ожёг щёку, как мокрое полотенце… - Ты нарочно раздражаешь отца своей антисоветчиной, да? Зачем ты свалил из-за стола, фэ своё показывать, какой ты крутой, что ли?
- Я хочу тебя поцеловать, - с тихой осенней грустью вздохнул Сашка, чуть опуская голову. – Считай, что убежал я за этим. Только и всего, - он всё же заставил ладони шевелиться и осторожно лечь ей на талию.
- Ты ужасно себя ведешь! – прорычала девушка, отстраняясь. – Вечно от тебя одни проблемы!
- Шшш, я очень устал и не хочу никакой ругани, - нежно промурлыкал Сашка, пытаясь игнорировать то, что услышал, и неосознанно снова приближаясь. – Обними меня, пожалуйста. Я сегодня видел цельное кольцо из лунного камня, хочешь, я тебе завтра его принесу?
На самом деле кольцо уже лежало себе в потайном кармане куртки, и оно было причиной того, что Сашка остался без обеда. Но Оксанка так была хороша в серьгах из адуляра, что упустить игрушку было никак не возможно – иначе бы после захода ушлых девах из рыбного отдела не осталось бы и самой хозяйке киоска.
- Скажи, тебе было западло выпить с отцом, что ли?! – любезная шипела, как рассерженная кошка, не позволяя заключить её в объятья, пришлось остановиться, замерев на месте. – Он жизнь прожил, а ты?
Кажется, случился небольшой подземный толчок – хлипкие бараки всегда реагируют на них заметно… Сашка застыл, пытаясь ощутить телом вторичную волну вибраций, привычную в таких случаях – но ничего не зафиксировал. Поэтому он пропустил мимо сознания ещё какой-то упрёк в чём-то, да и голос собеседницы слился в одно тягучее визжание на одной ноте – видимо, голодовка пыталась вызвать теперь мигрень в побитой не раз в командировках голове, и лёгкий шум в ушах и есть признак перегрузки сердца в этом сезоне. Если давление падает, нужно его поднять, иначе можно рухнуть из вертикали невовремя – водку сейчас нельзя ни в коем случае. Сашка полез за новой сигаретой, ещё не заметив, что рука подрагивает. Спокойно, сейчас выкурю, и меня отпустит. Вот так, аккуратно, сейчас всё пройдёт, просто перетрудился нынче. Что она там несёт, что???
- Ты только и делаешь, что нарочно важничаешь, чтоб быть не как все! Тебе нравится людей из себя выводить, говорить им гадости! Что тебе Сталин плохого сделал, а? – девушка выкрикивала слишком громко, явно затем, чтоб эти фразы слышал ещё кто-то. А точнее, весь барак.
Голос собеседника был столь тих, что ей пришлось резко замолчать, чтоб уяснить себе ответ – но на лице уже светилось чёткое стремление не слушать вообще.
- Расстрелял всю нашу семью, - спокойно произнёс Сашка. – У нас всю деревню выжгли, и бабка чудом выжила, убежав в лес. Она была ребёнком, даже в школу не пошла ещё.
Оксанка на секунду поперхнулась, услышав совсем не то, что хотела, и её глаза залил чёрный гнев.
- Не раздражай меня такими заявлениями! – он убавила громкость, но злоба в голосе появилась уже нешуточная. – Зачем ты сказал мне это сейчас?
- Но это правда, - растерянно пожал плечами Сашка. – Разве я виноват, что оно было так?
- А тебе не приходит в голову, что даже будь оно так, в этом был смысл?! – кокетливо тряхнув копной волос, ещё тише поинтересовалась вдруг девушка, и чуть придвинулась, приоткрыв губы. – И какое лично тебе дело до этого сейчас? Может, твоя бабка всё наврала.
Но собеседник отшатнулся, как от открытого огня на пожаре.
- Чего? – севшим голосом пробормотал он. – Ты всерьёз это мне говоришь? Зачем?
Рука девушки уже очутилась на талии и явно торопилась забраться под куртку…
- Я не советую тебе говорить об этом вообще, - томный голос обволакивал, как густой мёд, но откуда-то из неведомой дали вдруг потянул запах гари. – Это не добавит тебе положительных черт и на сегодняшний день не имеет никакого значения. Так что пей и не болтай ерунды сегодня, хорошо?
Окончательно припечатать себя поцелуем Сашка не позволил и резко вырвался, отступив на шаг к ступеням.
- Ты вообще хорошо поняла, что сказала сейчас? – тяжело задышав, он сделал длинную затяжку, затем блеснул нехорошим взглядом на подругу. – Тебя послушать, так и меня истребить стоит, вслед за роднёй?
- Нуу, это ты зря в крайности кидаешься, - смешок, возможно, должен был прибавить соблазнительности, но тональностью снова напомнил корябающий визг. – С тебя вполне достаточно делать то, что тебе говорят.
Наверное, подземного толчка не было – возможно, просто произошла вспышка на солнце. Сашка отступил ещё на шаг, понимая вдруг ясно и отчётливо, что он находится в неправильной точке пространства, там, где его быть сейчас никак не должно – иначе он погибнет. А тогда Маське будет нечего есть, и она не закончит университет. И вообще, хотя жизни сейчас как будто ничего не угрожает, но душа сейчас на волоске от погибели. А это ещё хуже. Старый кошмар с пылающими на закате избами, который снился с детства хоть раз в году, но в один и тот же день, на мгновение встал перед глазами во всём своём ужасном великолепии.
- Я никому ничего не должен, - тихо уронил Сашка, опустив голову. – И я не буду никому подчиняться, - он проворно повернулся спиной к собеседнице и почти побежал вниз по ступеням, к выходу.
- Ну, это мы ещё посмотрим! – насмешливо прозвенел в ответ девичий голос. – Тоже мне, умник выискался.
- Я жить хочу, - процедил Сашка себе под нос, уже не заботясь о том, чтоб отвечать. – Почему ж вы мне этого не даёте-то…
Сигарету пришлось выбрасывать уже на промозглом холоде, на выходе из двора.
"Когда этот старик умер в доме престарелых в маленьком австралийском городке, все считали, что он ушёл из жизни, не оставив в ней никакого ценного следа. Позже, когда медсёстры разбирали его скудные пожитки, они обнаружили это стихотворение. Его смысл и содержание настолько впечатлили сотрудников, что копии поэмы быстро разошлись по всем работникам больницы. Одна медсестра взяла копию в Мельбурн ... Единственное завещание старика с тех пор появлялось в Рождественских журналах по всей стране, а также в журналах для психологов. И этот старик, который нищим ушёл из жизни в Богом забытом городке в Австралии, поразил людей во всём мире глубиной своей души"
Входя будить меня с утра, Кого ты видишь, медсестра? Старик капризный, по привычке Ещё живущий кое-как, Полуслепой, полудурак, «Живущий» впору взять в кавычки. Не слышит - надрываться надо, Изводит попусту харчи. Бубнит всё время - нет с ним сладу. Ну сколько можно, замолчи! Тарелку на пол опрокинул. Где туфли ? Где носок второй? Последний, мать твою, герой. Слезай с кровати! Чтоб ты сгинул.
читать дальше Сестра! Взгляни в мои глаза! Сумей увидеть то, что за ... За этой немощью и болью, За жизнью прожитой, большой. За пиджаком, побитым молью, За кожей дряблой, «за душой». За гранью нынешнего дня Попробуй разглядеть меня.
Я мальчик! Непоседа милый, Весёлый, озорной слегка. Мне страшно. Мне лет пять от силы, А карусель так высока! Но вот отец и мама рядом, Я в них впиваюсь цепким взглядом. И хоть мой страх неистребим, Я точно знаю, что любим ...
Вот мне шестнадцать, я горю! Душою в облаках парю! Мечтаю, радуюсь, грущу, Я молод, я любовь ищу ... И вот он, мой счастливый миг!
Мне двадцать восемь. Я жених! Иду с любовью к алтарю, И вновь горю, горю, горю ... Мне тридцать пять, растёт семья, У нас уже есть сыновья, Свой дом, хозяйство. И жена Мне дочь вот-вот родить должна ... А жизнь летит, летит вперёд!
Мне сорок пять - круговорот! И дети не по дням растут. Игрушки, школа, институт ... Все! Упорхнули из гнезда И разлетелись кто куда! Замедлен бег небесных тел, Наш дом уютный опустел ... Но мы с любимою вдвоём! Ложимся вместе и встаём. Она грустить мне не даёт. И жизнь опять летит вперёд ...
Теперь уже мне шестьдесят. Вновь дети в доме голосят! Внучат весёлый хоровод. О, как мы счастливы! Но вот ...
Померк внезапно Солнца свет. Моей любимой больше нет! У счастья тоже есть придел. Я за неделю поседел, Осунулся, душой поник И ощутил, что я старик. Теперь живу я без затей, Живу для внуков и детей. Мой мир со мной, но с каждым днём Всё меньше, меньше света в нём. Крест старости взвалив на плечи, Бреду устало в никуда. Покрылось сердце коркой льда. И время боль мою не лечит.
О Господи, как жизнь длинна, Когда не радует она. Но с этим следует смириться. Ничто не вечно под Луной.
А ты, склонившись надо мной, Открой глаза свои, сестрица. Я не старик капризный, нет! Любимый муж, отец и дед, и мальчик маленький, доселе В сиянье солнечного дня Летящий в даль на карусели ... Попробуй разглядеть меня ... И, может, обо мне скорбя, Найдёшь себя..
"Не огорчаюсь, если люди меня не понимают, огорчаюсь, если я не понимаю людей." Конфуций
Я не знаю мудрости
читать дальшеЯ не знаю мудрости годной для других, Только мимолетности я влагаю в стих. В каждой мимолетности вижу я миры, Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня? Я ведь только облачко, полное огня. Я ведь только облачко. Видите: плыву. И зову мечтателей... Вас я не зову!
"Не огорчаюсь, если люди меня не понимают, огорчаюсь, если я не понимаю людей." Конфуций
* * *
Тебя мечтания погубят. читать дальшеК суровой жизни интерес Как дым исчезнет. В то же время Посол небес не прилетит. Увянут страсти и желанья, Промчится юность пылких дум... Оставь! Оставь, мой друг, мечтанья, Освободи от смерти ум.