8

[мы_параллельны]

всех ванильных отстрелять

вы знаете,меня тошнит
я сказал маме ,и она в ответ
"два пальца в рот и туалет"
да только меня тошнит от иного

меня заебала ваша сладкая ваниль
меня заебали девочки с голубыми глазками и накрашенными губами
меня заебал весь этот пафос про то,как она страдает бедная по нему,и курит,и курит,и еще и пьет,а потом блюет в
унитазе полтора часа


меня заебало смотреть на девочек,которые в автобусе слушают слезливую песенку,про то как мир жесток и никто никого
не поймет,а выходит из салона и доебывается к первому попавшемуся


меня заебало смотреть, как девочки трясутся от мальчиков в узеньких штанах и с ровными волосами
ну, ведь ещё надо, чтоб губа была пробита или тунель в ухе,то тогда вообще Казанова
меня заебало, что девочки худеют до 40 кг,чтоб только оказаться в этой анорексичной моде

кто-то сейчас спит
кто-то сейчас с кем-то трахаеться
а я вот пишу этот бред и понимаю, что всё это лажа

не понимаю
а у меня часы, по-моему, спешат
или это я так хорошо отоспался на полу
руки на голову и сплю

интересно,сколько так ещё будет?
наивные мальчики и девочки будут натыкаться на первую любовь,и на первые страдание,и орать как у них болит сердце и
душа


девочки и мальчики,для которых будет героин и кокаин-самое модное,что есть на свете
девочки и мальчики,которые блюют у подъездов от водки и пива,но затем пафосно писать, что они блевали любовью
девочки и мальчики,которые позируют перед камерами и трахают друг друга по очереди
девочки и мальчики,которые дойдут до середины и увидят табличку "game over" и сдохнут
а их жестоко наебали
вот такой прикол

ощущение, что синей ручкой писал
вперемешку с красной
заряжаю mp3
и ложусь в кровать
считаю...

раз,два,три,четыре,пять
захотел один хороший дядя всех ванильных отстрелять

©

@темы: Автор неизвестен

---

7

[мы_параллельны]

- я читаю, что стакан наполовину полный, а ты?
- что стаканом удобно бить людей
©

Неопределенность убивает сильнее,
чем всякие там "не звони мне больше".
©

и матматмат

моя весна пахнет цинизмом.
и снова хочется послать всех конченых ушлепков туда,
куда показывает галстук.
©

неужели миллионы галактик, триллионы звезд и хуевая куча планет созданы лишь для того, что бы человек ебал человека?
©

-это весна.
-это пиздец.
©

я вырасту и стану хуйнёй.
а вы будте взрослыми и богатыми.
а я хуйня.
и я счастлив
©

@темы: Цитаты

---

.

[Bastinda]

Давай ты просто скажешь мне...прощай?!
Давай обнимешь как подругу и уйдёшь?
Я стиснув зубы,обещаю не заплакать...
А если слёзы вдруг..то это просто дождь.

Давай поставим точку,где дефис..
Давай напьёмся виски и расскажешь..
Как это больно с неба падать вниз..
Или давай,ты мне уйти прикажешь..

Давай сотрём все номера,смешно..
Давай ты купишь мне всего одну гвоздику..

Давай решим уже хоть что-то..
Кто я тебе,и кто же мы друг-другу..
И если чувство "love" уже прошло..
Какая я к чертям тебе подруга?..

Давай как прежде трахать мозг и целоваться?..
Давай друг друга,в телефоне - name - "my love"
Мы просто любим,друг над другом издеваться..
Мы просто ЛЮБИМ..только,вслух всё не сказав...

@темы: Автор неизвестен

---

[чёрти<что>]

Познакомились у Таганского метро,
Ночевал у нее дома,
Он – бухгалтер похоронного бюро,
Она – медсестра из родильного дома.

@темы: Цитаты из песен

---

[zamechtatelnay]

Смотрю в твои бездонные, прекрасные глаза,
Из них течет, стекая по щеке слеза,
Касаясь губ, она умрет...
Останется лишь мокрый след,
И с ней умрет та боль,
Который вызвана была она,
Забудется несчастная печаль...
И может возвращаться будет иногда,
Та боль, печаль, и те воспоминания,
И снова потечет слеза разочарования...
Но ты не унывай, поверь,
Что будет все прекрасно,
Исчезнут те невзгоды, боль...
И жизнь вернет тебе надежду, веру и любовь...

Ангел

@темы: Стихи

---

[бархатные слезы]

Уважаемые))
Очень нужны цитаты, коротенькие...чтоб как то наменуть молодому человеку, что влюбилась в другого...
как то так))
Заранее благодарна)

@темы: Поиск

---

[Клеменс Крац]

Дни - тянутся.
Недели - летят.
Годы - скачут. (c)

@темы: Цитаты

---

[220В]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Монолог жены погибшего на тушении АЭС пожарного.

[ThankYou]

Наверное, длинно...но меня очень зацепило...

Очень тяжелое чтиво. Нервным не читать.

“Я не знаю, о чем рассказывать… О смерти или о любви? Или это одно и то же… О чем?

… Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли… Я говорила ему: “Я тебя люблю”. Но я еще не знала, как я его любила… Не представляла… Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: “Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду”. Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось… Все небо… Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами… Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар… Четыре часа… Пять часов… Шесть… В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать… Его любимые работы… Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.)

Иногда будто слышу его голос… Живой… Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет… И во сне… Это я его зову…

Семь часов… В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины “Скорой помощи” заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины: “Пропусти меня!” - “Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо”. Держу ее: “Только посмотреть”. “Ладно, - говорит, - тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут”. Я увидела его… Отекший весь, опухший… Глаз почти нет… “Надо молока. Много молока! - сказала мне знакомая. - Чтобы они выпили хотя бы по три литра”. - “Но он не пьет молоко”. - “Сейчас будет пить”. Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют… Умрут… Но никто тогда этого не знал…

В десять утра умер оператор Шишенок… Он умер первым… В первый день… Мы узнали, что под развалинами остался второй - Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все - первые… Спрашиваю: “Васенька, что делать?” - “Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребенок”. А я - беременная. Но как я его оставлю? Просит: “Уезжай! Спасай ребенка!” - “Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим”. Прибегает моя подруга Таня Кибенок… Ее муж в этой же палате… С ней ее отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком. Где-то три километра за городом… Покупаем много трехлитровых банок с молоком… Шесть - чтобы хватило на всех… Но от молока их страшно рвало… Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги… Перестали ходить электрички, поезда… Мыли улицы каким-то белым порошком… Я волновалась, как же мне завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации… Только военные ходили в респираторах… Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками… Пирожные лежали на лотках…

Вечером в больницу не пропустили… Море людей вокруг… Я стояла напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу.

Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались. Солдаты, уже стояли солдаты, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, - та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел… Нас специально обманули… Чтобы мы не кричали, не плакали…

Ночь… По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили город к эвакуации), а по другую сторону - сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене… Мы по ней идем… Ругаемся и плачем… По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой теплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки… Брали с собой гитары, магнитофоны…

Плакали только те, чьи мужья пострадали.

Не помню дороги… Будто очнулась, когда увидела его мать: “Мама, Вася в Москве! Увезли специальным самолетом!” Но мы досадили огород (а через неделю деревню эвакуируют!) Кто знал? Кто тогда это знал? К вечеру у меня открылась рвота. Я - на шестом месяце беременности. Мне так плохо… Ночью сниться, что он меня зовет, пока он был жив, звал меня во сне: “Люся! Люсенька!”

А когда умер, ни разу не позвал. Ни разу… (Плачет.) Встаю я утром с мыслью, что поеду в Москву. Сама… “Куда ты такая?” - плачет мать. Собрали в дорогу и отца. Он снял со сберкнижки деньги, которые у них были. Все деньги. Дороги не помню… Дорога опять выпала из памяти… В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно. Шестая больница - на “Щукинской”… В эту больницу, специальная радиологическая больница, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтеру, и тогда она говорит: “Иди”. Кого-то опять просила, молила… И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением - Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я еще не знала, как ее зовут, ничего не запоминала… Я знала только, что должна увидеть его…

Она сразу меня спросила:

- У вас есть дети?

Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно.

- Есть. - Отвечаю.
- Сколько?

Думаю: “Надо сказать, что двое. Если один - все равно не пустит”.

- Мальчик и девочка.
- Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай: центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью…

“Ну, ладно, - думаю, - станет немножко нервным”.

- Еще слушай: если заплачешь - я тебя сразу отправлю. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса.

Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась себе!

Захожу… Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.

- Вася! - кричат ему.

Поворачивается:

- О, братцы, я пропал! И здесь нашла!

Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него - пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла… Им вливали какой-то раствор…

- А чего это ты вдруг пропал? - Спрашиваю.

И он хочет меня обнять.

- Сиди-сиди, - не пускает его ко мне врач. - Нечего тут обниматься.

Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:

- Боже мой! Там мои дети. Что с ними?

Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:

- Не садись рядом. Возьми стульчик.
- Да, глупости все это, - махнула я рукой. - А ты видел, где произошел взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали…
- Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.

Тогда так говорили. Думали.

На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку… Точка-тире, точка-тире… Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними… Там всех выселили, ни одного больного… Под ними и над ними никого… Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери кастрюлю, бери миску, бери все, что надо… Я варила бульон из индюшки, на шесть человек. Шесть наших ребят… Пожарников… Из одной смены… Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щетки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила… Я удивляюсь теперь своим знакомым, они, конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить… (Молчит). Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила… Мир сузился до одной точки… Укоротился… Он… Только он…

Помню пожилую санитарку, которая меня учила: “Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки”. Рано утром еду на базар, оттуда к своим знакомым, варю бульон. Все протереть, покрошить… Кто-то просил: “Привези яблочко”. С шестью полулитровыми баночками… Всегда на шестерых! В больницу… Сижу до вечера. А вечером - опять в другой конец города. Насколько бы меня так хватило? Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!!

- Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
- Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду.

Он стал меняться - каждый день я встречала другого человека… Ожоги выходили наверх… Во рту, на языке, щеках - сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись… Пластами отходила слизистая… Пленочками белыми… Цвет лица… Цвет тела… Синий… Красный… Серо-бурый… А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить… Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать. Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились… Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются…

Клиника острой лучевой болезни - четырнадцать дней… За четырнадцать дней человек умирает…

В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, - все “горело”. И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего. Одежду, сказали, может, привезем, а, может, и нет, навряд ли она поддастся “чистке”. В таком виде я и появилась перед ним. Испугался: “Батюшки, что с тобой?” А я все-таки ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку… Туда бросала кусочки курицы… Маленькие-маленькие… Потом кто-то отдал мне свою кастрюльку, кажется, уборщица или дежурная гостиницы. Кто-то - досочку, на которой я резала свежую петрушку. В больничном халате сама я не могла добраться до базара, кто-то мне эту зелень приносил. Но все бесполезно, он не мог даже пить… Проглотить сырое яйцо… А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: “Девочки, - прошу, - мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж”. Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги. Девятого мая… Он всегда мне говорил: “Ты не представляешь, какая красивая Москва! Особенно на День Победы, когда салют. Я хочу, чтобы ты увидела”. Сижу возле него в палате, открыл глаза:

- Сейчас день или вечер?
- Девять вечера.
- Открывай окно! Начинается салют!

Я открыла окно. Восьмой этаж, весь город перед нами! Букет огня взметнулся в небо.

- Вот это да!
- Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду всю жизнь дарить цветы…

Оглянулась - достает из-под подушки три гвоздики. Дал медсестре деньги - и она купила.

Подбежала и целую:
- Мой единственный! Любовь моя!

Разворчался:
- Что тебе приказывают врачи? Нельзя меня обнимать! Нельзя целовать!

Мне не разрешали его обнимать… Но я… Я поднимала и сажала его…

Перестилала постель… Ставила градусник… Приносила и уносила судно… Всю ночь сторожила рядом…

Хорошо, что не в палате, а в коридоре… У меня закружилась голова, я ухватилась за подоконник… Мимо шел врач, он взял меня за руку. И неожиданно:

- Вы беременная?
- Нет-нет! - Я так испугалась, чтобы нас кто-нибудь не услышал.
- Не обманывайте, - вздохнул он.

Я так растерялась, что не успела его ни о чем попросить.

Назавтра меня вызывают к заведующей:
- Почему вы меня обманули? - спросила она.
- Не было выхода. Скажи я правду - отправили бы домой. Святая ложь!
- Что вы наделали!!
- Но я с ним…

Всю жизнь буду благодарна Ангелине Васильевне Гуськовой. Всю жизнь!

Другие жены тоже приезжали, но их уже не пустили. Были со мной их мамы… Мама Володи Правика все время просила Бога: “Возьми лучше меня”. Американский профессор, доктор Гейл… Это он делал операцию по пересадке костного мозга… Утешал меня: надежда есть, маленькая, но есть. Такой могучий организм, такой сильный парень! Вызвали всех его родственников. Две сестры приехали из Беларуси, брат из Ленинграда, там служил. Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех… (Замолкает.) Я уже могу об этом рассказывать… Раньше не могла… Я десять лет молчала… Десять лет. (Замолкает.)

Когда он узнал, что костный мозг берут у его младшей сестрички, наотрез отказался: “Я лучше умру. Не трогайте ее, она маленькая”. Старшей сестре Люде было двадцать восемь лет, она сама медсестра, понимала, на что идет.

“Только бы он жил”, - говорила она. Я видела операцию. Они лежали рядышком на столах… Там большое окно в операционном зале. Операция длилась два часа… Когда кончили, хуже было Люде, чем ему, у нее на груди восемнадцать проколов, тяжело выходила из-под наркоза. И сейчас болеет, на инвалидности… Была красивая, сильная девушка. Замуж не вышла… А я тогда металась из одной палаты в другую, от него - к ней. Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, вводить уколы, ставить катэтор… Но все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться… Отсовывать… И пробираться к нему… Возле его кровати стоял маленький стульчик… Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: “Люся, где ты? Люсенька!” Звал и звал… Другие барокамеры, где лежали наши ребята, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье… Все делали… Откуда там появились солдаты? Не спрашивала… Только он… Он… А каждый день слышу: умер, умер… Умер Тищура. Умер Титенок.

Умер… Как молотком по темечку…

Стул двадцать пять - тридцать раз в сутки… С кровью и слизью… Кожа начала трескаться на руках, ногах… Все покрылось волдырями… Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос… Я пыталась шутить: “Даже удобно. Не надо носить расческу”. Скоро их всех постригли. Его я стригла сама. Я все хотела ему делать сама. Если бы я могла выдержать физически, то я все двадцать четыре часа не ушла бы от него. Мне каждую минутку было жалко… Минутку и то жалко… (Долго молчит.) Приехал мой брат и испугался: “Я тебя туда не пущу!” А отец говорит ему: “Такую разве не пустишь? Да она в окно влезет! По пожарной лестнице!”

Отлучилась… Возвращаюсь - на столике у него апельсин… Большой, не желтый, а розовый. Улыбается: “Меня угостили. Возьми себе”. А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже какое-то время полежал, его не то, что есть, к нему прикасаться страшно. “Ну, съешь, - просит. - Ты же любишь апельсины”. Я беру апельсин в руки. А он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал. Наркотики. Медсестра смотрит на меня в ужасе… А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти… И о том, что болезнь его ужасная, что я его боюсь… Обрывок какого-то разговора… У меня в памяти… Кто-то увещевает: “Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения. Вы же не самоубийца. Возьмите себя в руки”. А я как умалишенная: “Я его люблю! Я его люблю!” Он спал, я шептала: “Я тебя люблю!” Шла по больничному двору: “Я тебя люблю!” Несла судно: “Я тебя люблю!” Вспоминала, как мы с ним раньше жили… В нашем общежитии… Он засыпал ночью только тогда, когда возьмет меня за руку. У него была такая привычка: во сне держать меня за руку… Всю ночь…

А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю…

Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:

- Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
- А как мы его назовем?
- Ну, это ты уже сама придумаешь…
- Почему я сама, если нас двое?
- Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка - Наташка.
- Как это Вася? У меня уже есть один Вася. Ты! Мне другого не надо.

Я еще не знала, как я его любила! Он… Только он… Как слепая! Даже не чувствовала толчков под сердцем… Хотя была уже на шестом месяце… Я думала, что он внутри меня мой маленький, и он защищен… О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не догадывался… Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: “Ты - молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе”. Я, как собачка, бегала за ними… Стояла часами под дверью. Просила-умоляла… И тогда они: “Черт с тобой! Ты - ненормальная”.

Утром перед восьмью часами, когда начинался врачебный обход, показывают через пленку: “Беги!”. На час сбегаю в гостиницу. А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. Ноги у меня до колен посинели, распухли, настолько я уставала… Пока я с ним… Этого не делали… Но, когда уходила, его фотографировали… Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки его кожи, прилипают. Прошу: “Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я тебе постель разгладила, не покинула наверху шва, складочки”. Любой шовчик - это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не зацепить. Никто из медсестер не мог подойти, прикоснуться, если что-нибудь нужно, зовут меня. И они фотографировали… Говорили, для науки. А я бы их всех вытолкнула оттуда! Кричала бы! Била! Как они могут! Все мое… Все любимое…

Если бы я могла их туда не пустить! Если бы…

Выйду из палаты в коридор… И иду на стенку, на диван, потому что я их не вижу. Говорю дежурной медсестре: “Он умирает”. - Она мне отвечает: “А что ты хочешь? Он получил тысяча шестьсот рентген, а смертельная доза четыреста. Ты сидишь возле реактора”. Все мое… Все любимое.

Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт… Стены скоблили, взорвали паркет и вынесли… Столярку.

Дальше… Последнее… Помню вспышками… Обрыв… Ночь сижу возле него на стульчике… В восемь утра: “Васенька, я пойду. Я немножко отдохну”. Откроет и закроет глаза - отпустил. Только дойду до гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как уже стучит санитарка: “Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!”

А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: “Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу”. В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика… С Витей они были друзья… Мы дружили семьями… За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни… Такие мы счастливые!

Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: “Как он там?”

- “Пятнадцать минут назад умер”. Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: “Почему? За что?” Смотрела на небо и кричала… На всю гостиницу… Ко мне боялись подойти…

Опомнилась: напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы… Он лежал еще в барокамере, не увезли… Последние слова его: “Люся! Люсенька!” - “Только отошла. Сейчас прибежит”, - успокоила медсестра. Вздохнул и затих…

Уже я от него не оторвалась… Шла с ним до гроба… Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет… Этот пакет… В морге спросили: “Хотите, мы покажем вам, во что его оденем”. Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли… Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было… Все - рана… В больнице последние два дня… Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло… Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот… Захлебывался своими внутренностями… Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю… Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить…

Это все такое родное… Такое любимое… Ни один размер обуви невозможно было натянуть… Положили в гроб босого…

На моих глазах… В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали… И этот мешок уже положили в деревянный гроб… А гроб еще одним мешком обвязали… Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка… И уже все это поместили в цинковый гроб… Втиснули… Одна фуражка наверху осталась…

Съехались все… Его родители, мои родители… Купили в Москве черные платки… Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать… Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже государственные люди… Принадлежат государству. Сели в катафалк… Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией… По рации передают: “Ждите наших приказаний! Ждите!” Два или три часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся… По рации: “На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите”. Родители молчат… Платок у мамы черный… Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: “Почему моего мужа надо прятать? Он - кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?” Мама: “Тихо, тихо, дочечка”. Гладит меня по голове… Полковник передает: “Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика”. На кладбище нас окружили солдаты… Шли под конвоем… И гроб несли… Никого не пустили…

Одни мы были… Засыпали моментально. “Быстро! Быстро!” - командовал офицер. Даже не дали гроб обнять… И - сразу в автобусы… Все крадком… Мгновенно купили и принесли обратные билеты… На следующий день. Все время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни… Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли… За гостиницу мы сами заплатили… За четырнадцать суток… Клиника лучевой болезни - четырнадцать суток… За четырнадцать суток человек умирает…

Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток… Приехала “Скорая помощь”. “Нет, - сказал врач, - она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон”.

Мне было двадцать три года…

Я помню сон… Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. “Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?” - “Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет”. А он вырос среди леса. Я помню сон. - Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются… А я смотрю на них и думаю, что счастье - это так просто. Я сню… Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем… Просил, наверное, чтобы я не плакала… Давал знак. Оттуда… Сверху…

(Затихает надолго.)

Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала - на кладбище. К нему! И там на кладбище у меня начались схватки… Только я с ним заговорила… Вызвали “Скорую”… Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: “Рожать приезжай к нам”. На две недели раньше срока родила… Мне показали… Девочка… “Наташенька, - позвала я. - Папа назвал тебя Наташенькой”. На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки… А у нее был цирроз печени… В печени - двадцать восемь рентген… Врожденный порок сердца… Через четыре часа сказали, что девочка умерла… И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет… Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним… (Молчит.)

Все не те слова вам говорю… Не такие… Нельзя мне кричать после инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие… Но скажу… Еще никто не знает… Когда я не отдала им мою девочку… Нашу девочку… Тогда они принесли мне деревянную коробочку: “Она - там”. Я посмотрела… Ее запеленали… Она в пеленочках… И тогда я заплакала: “Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька”. Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко… Там только его имя… Она же была без имени, без ничего… Только душа… Душу я там и похоронила…

Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один - ему, второй - на уголок кладу ей. Ползаю у могилы на коленках… Всегда на коленках… (Бессвязно).

Я ее убила… Я… Она… Спасла… Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла… Но я любила их двоих…

Разве… Разве можно убить любовью? Такой любовью!!… Почему это рядом? Любовь и смерть… Вместе… Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках… (Надолго затихает).

…В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто с атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну - везде он…

Так я и живу… Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне лучше… (Встает. Подходит к окну). Нас тут много. Целая улица, ее так и называют - чернобыльская.

Всю свою жизнь эти люди на станции проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые заболевания, инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже подумать о том, что реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу - шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы и остановилось сердце. Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили… Что видели… О смерти люди не хотят слушать. О страшном…

Но я вам рассказывала о любви… Как я любила…”

Людмила Игнатенко,
жена погибшего пожарника Василия Игнатенко

---

[ThankYou]

Я не смею просить о счастье -
Мне не нужно оно теперь.
Слезы горя глаза мне застят,
В сердце воет раненный зверь.
Больно ждать немого безумья,
Страшно видеть последний взгляд.
Растворившись в душе бездумно,
Моей жизни смерть ставит мат.
Не боюсь умирать! Скорее
Жить боюсь,теряя родных...
...Ветерок прохладный повеет,
Забирая меня у них...

@темы: Стихи

---

[jesse pinkman.]

Он действовал на нее как наркотик: знаешь, что прикасаться к нему нельзя, но когда видишь его, устоять невозможно, и зависимость только усиливается.
© Сесилия Ахерн. Посмотри на меня

@темы: Цитаты

---

***

[не было,нет и не будет]

...Брызги сверкающей крови на пальцах!
Экватор небесный на дне!
Я задыхаюсь и может быть, хватит
Уже сожалеть обо мне?

Мара

@темы: Цитаты из песен

---

[Яша ДОЖДЬ]

Для вас...если повторилась, приношу свои извенения

= позитив

♥Меньше знаешь - лучше спишь, больше знаешь - лучше ешь.

♥Дорогая, лучше тебя нет ни одной женщины! Вчера я опять в этом
убедился!

♥Девушка, какие у вас красивые волосы! Я бы даже сказал редкие! Очень
редкие волосы...

♥Настоящая жена - это женщина которая умеет закатывать три вещи:
банки, глаза и истерику.

♥Крыша, стой! Раз-два!

♥Когда человек со слабым желудком ест жирную пищу - он каждый раз
надеется, что пронесёт, и каждый раз... не ошибается...

♥Обнимая женщину, не помни ей крылья.

♥Кто сказал, что люди не умеют летать? Люди не умеют приземляться!

♥Сeкрeт счастья: никогда нe сравнивай с дрyгими здоровьe, жeнy и
зарплатy.

♥Поцелуй изобрёл мужчина, чтобы заставить женщину замолчать хотя бы на
минуту.

♥Если дурак прилично одет, всегда сыт и улыбается жизни, то не так уж
он и глуп.

♥Не бывает тупиков. Бывают непробитые тоннели.

♥Мэри Поппинс - это плохо отпразднованный Мэри Кристмас!

♥Если в слове "Работать" сделать 8 ошибок, то получится слово
"Интернет"...

♥В России три беды: дураки, дороги, и дураки, которые эти дороги
делают.

♥Только у того, кто ничего не стоит, нет врагов.

♥Будь осторожен в своих желаниях, ибо они иногда сбываются.

♥Чтобы молоко не убежало, покрепче привяжи корову.

♥Девушкам надо обещать весь мир, а покупать мороженое.

♥Ещё Пушкин говорил, что кот, когда ходил налево, всё время сказки
рассказывал!

♥Придумают же люди... Актовый зал, половая тряпка...

♥Хорошо быть линкором - башню снесло, три осталось!

♥В службу 911 поступил тревожный звонок. Спасатели занервничали, но
трубку не сняли.

♥Лысина - это полянка, вытоптанная мыслями.

♥Если над Вами постоянно смеются - значит Вы приносите людям радость.

♥Конечно, смех - лучшее лекарство! Но не при поносе...

♥Автомобиль "Запорожец" - cамое лучшее в мире привидение с моторчиком!

♥Пройдете по этому мосту до середины - и сразу направо...

♥Горе ты моё аутлуковое!

♥Мужчины, запомните: семечки - это не только 1-2 кг шелухи, но и 3-4
часа женского молчания...

♥И от полученных знаний скончался на месте...

♥Кариес - это не дырка в зубе, а шрам от конфеты.

♥Если у тебя выросли крылья за спиной - не каркай.

♥Сегодня пьём сухое вино! Насыпай!

♥Опытный дятел избавит Буратино от запора.

@темы: Цитаты

---

[Анри Ангольд]

Всем гостям ночных крыш посвящается

Можно просто побуду я рядом:
Тихо, молча, без лести и ласки?
Не люблю... Да оно и не надо...
"Уходи!" - прогоняешь с опаской...
Тёплый ветер и скользкая крыша,
Странный взгляд твой... Такой одинокий...
Лунный свет зашуршал в листьях, слышишь?
Говорит со звездою далёкой...
Что ты ищешь и что же обрящешь:
Беспокойной души упоенье
Иль поток, беспощадно бурлящий,
Приносящий судьбы откровенья?
Обращаешься лишь на минуту
К пережитому, прошлому счастью.
Пледом снов аккуратно укутан,
Не желаешь назад возвращаться...
Для меня благодатью,наверно,-
Молока подогретого плошка...
Мы - иллюзия этой Вселенной,
Человек и бездомная кошка.

(c) Татьяна Кузьмина.

@темы: Стихи

---

[(PANTERA)]

Как плачет душа? Теплой слезой, согревая щеку, тихим вздохом из полуоткрытых губ, легким дрожанием рук. А все, что пело и жило внутри тебя, сжимается в маленький серый комок, а, сжавшись, щемит, пытаясь сжаться еще сильнее. А вокруг этого комочка липкая вязкая пустота… В голове – ни одной мысли. И безвольное тело мечтает лишь об одном – исчезнуть, испариться с лица земли, чтобы никогда, никогда больше не испытывать этой боли. И не слышно ничего, кроме завывания ветра, и пелена застилает глаза. А слезы все чаще и чаще скользят по щекам. Уже черными полосками по лицу стекает тушь, слипаются реснички, опухает носик, а мне все равно… Свернувшись в клубок, сжав в руке промокшую простынь, я тихо вздрагиваю, пытаясь подавить глухой стон… Вот так плачет моя душа…

@темы: Проза

---

Хочешь знать обо мне – спроси.

[still.alive]

Хочешь знать обо мне – спроси.
На прямые вопросы охотно тебе отвечу;
перестала быть скрытной, сомнительный мой дар речи
распоясывается совсем.

Я всё так же люблю танцевать, чтоб упасть без сил,
так же отовсюду сбегаю, как шишел-мышел.
Место моей звенящей, дырявой крыше –
там, на взлётно-посадочной полосе.

Хочешь знать обо мне? Так вот.
Вот тебе и я – вся как есть, на блюде.
Мой смешной мирок, как и раньше, держится лишь на людях,
из-под книг – не видать стола.

Как и раньше – тогда, – называю родным того,
кто всех дальше,
зато знаком или с нотами, или со светотенью.
Кто так точно бьёт меня в солнечное сплетенье,
а потом говорит –
«вставай».

Ракель Напрочь

@музыка: тишина

@настроение: тишина

@темы: Стихи

---

[empty milk bottle]

Я не умею ругаться матом и звеню браслетами.
Ты якшаешься с наркоманами и иногда – с поэтами.
Меня зовешь сумасшедшей, и даже хуже – эстеткой.
А сам, как в детстве сунул два пальца, так и ходишь с розеткой.
Долго запоминал мое имя, а потом забыть силился.
И, наверное, мы были бы вместе, если б не твой сифилис
Духовный, конечно, о другом узнавать не рискнула.
Да и зачем мне ты, растущий из пистолетного дула?
И глаза ты не щурил, и зубы не скалил, и лохмы не мыл...
Разве что лоб красивый, но с надписью: «аморальный дебил».
И живешь ты, как таракан, переползаешь с пьянки на пьянку.

Но я бы тебя полюбила... если б не была лесбиянкой.

 

(с) Герда Кайся

@темы: Стихи

---

[empty milk bottle]

и с тех пор, как ты здесь я все время вступаю в бой
то за право спрашивать: «милая, что с тобой?»,
то за право плакать – это сама с собой…
и мои солдаты не покидают поля –
это любовь,

***...

бля…

дальше

только я бессильна. часовые спят на своих постах,
ты заходишь с фланга и разбиваешь в крах
самым четким ударом – в пах.
после, я подбиваю итоги битвы.
я люблю, значит я проиграла, а победила ты.
только я никак не готовлю контр-атаку.
я готовлю завтрак тебе, выгуливаю собаку,
отношусь к тебе, как к очень ценному артефакту.
и, не смотря на то, что отдачи ноль,
я боюсь. я боюсь причинить тебе боль.

а ты, я смотрю, не боишься, нет…
у тебя какой-то особый секрет
в области того, что касается боли.
а я просто люблю тебя, и не более.
(с) stenograf_snov

@темы: Стихи

---

Всего одна доза...

[Хромая Хельга]

Я сегодня задумалась.. Что же со мной происходит в последнее время? Перепады настроения. То приступы истерического смеха, то беспричинные рыдания. Постоянная бледность. Тёмные круги под глазами. Повышенная агрессивность и неадекватность рассуждений. И постоянная ломка.. Мне не хватает... И я поняла, что это...
Наркотическая зависимость... Да, именно так. Я поняла всё...
Ты - сложный синтезированный наркотик. Я бы даже сказала, наркотический коктейль. Я старательно втягивала тебя в шприц своего одиночества. Капля за каплей. Кубик за кубиком я вбирала тебя в мельчайших деталях.

Целый кубик твоей улыбки... Она по-особому вставляет. Вызывает приступы эйфории. Иногда ты улыбаешься только одним уголком, оставляя в холодной задумчивости второй. Иногда это смахивает на кривую усмешку. Иногда на лёгкое недоумение, которое ты хотел бы скрыть. Иногда на небрежную грусть. И мутится рассудок. Вот он, первый признак наркотического опьянения. Бывает так, что улыбка широкая, открытая, окаймлённая головокружительными складочками-ямками. Я наблюдала, я выцеживала эти детали, чтобы если уж и убивать себя наркотиком, то только лучшим.

Глаза.. Отдельный оттенок этого болезненного кайфа под кодовым названием "Ты"... Добавляют ощущение острой необъяснимой тоски. Глаза, которые нельзя "прочитать" просто так. Глаза, которые умеют смеяться даже тогда, когда очень больно. Но смотреть в них опасно. Можно увидеть больше, чем ожидаешь. Увидеть столько, сколько не способно воспринять сознание. И потеряться в них, искать и не находить выхода. Говорят, что глаза, это зеркало души.. Если это правда, то твоя душа - это лабиринт зеркал. Кривых и правильных, маленьких и больших, целых и разбитых...

Но мне и этого мало! Я продолжала собирать эти капли сладкого яда. И очень весомой каплей стал твой голос.. Почти слуховая галлюцинация... И ничего бы в нём такого, но.. Вот она, та самая драгоценная капля - та особая интонация. Раз за разом хочется слушать, слушать молча, с широко распахнутыми глазами, вслушиваясь и боясь лишний раз создать мельчайший шумовой эффект. Слушать снова и снова... Это зависимость.

Вот так медленно проткнула вену холодная стальная игла. И я ввела тебя, разливая по телу. Больно и горячо растворяла тебя в своей крови. Как жидкое стекло с солью. Как горячий шоколад с ртутью. Как свежевыжатый лимонный сок с красным перцем... Каждая клеточка моего, отравленного этим безумным миксом, организма запомнила этот мучительный кайф. Навсегда запомнила тебя в себе.

Всего одна доза... Единственная. И больше не будет.

И нечем сбить ломку...

(с) Хромая Хельга

@музыка: Рихард Вагнер - Реквием по любви

@темы: Проза

---

[<Walking Disaster>]

Эти глаза не лгут. Ведь сколько же раз я говорил вам, что основная ваша ошибка заключается в том, что вы недооцениваете значение человеческих глаз. Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза - никогда! Вам задают внезапный вопрос, вы даже не вздрагиваете, в одну секунду вы овладеваете собой и знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма убедительно говорите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но, увы, встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и все кончено. Она замечена, а вы пойманы! (с)

 

 

@темы: Автор неизвестен, Цитаты